— Вот так всегда! — нахмурилась Лялька. — Все оставляет на последний день!
Она посмотрела на дочь, бегущую по тротуару, и задумчиво сказала:
— Ничего будет девочка! Фигура и ножки у нее — мои!
— Какого высокого мы о себе мнения!
— А то как же! Женщина всегда должна быть на высоте.
Она приосанилась и добавила:
— Слышала, что психологи говорят? Если человек себя не любит, другие, точно, его любить не будут.
— Серьезное высказывание, — заметила я. — И удивительно кстати!
— Ритуль, обожаю твои комментарии!
Лялька с нежностью посмотрела на меня и распахнула объятья.
— Думаю, восторженность и патетика были свойственны тебе с ясельного возраста.
— На том и стоим! — ответила Лялька. — А что касается тебя, делай как хочешь! Я же, со своей стороны, всегда готова помочь и скрасить твою жизнь своим легкомысленным трепом.
— Объяснение в искреннем расположении около родного подъезда, — засмеялась я.
— Может быть, по этому случаю выпьем?
— Завтра! Сегодня же ты быстро поднимешься домой, приготовишься к Новому году, а затем радостно встретишь Лопушка.
— Он у меня прелесть! — воскликнула Лялька.
— Он действительно прелесть. Береги его, такие мужчины — редкость!
— Знаю. И за что мне, вертихвостке, такое счастье!
— Значит, заслужила, — уверенно сказала я.
— А ты разве не заслужила?
— Видимо, мне нужно избавиться от идеалистического отношения к жизни.
— Мудрено говоришь! Ну да ладно! Не хочешь ехать, не надо. Завтра мы с тобой посидим и обсудим твои дела.
— Договорились, — ответила я и подтолкнула Ляльку к подъезду. — Иди!
— А ты?
— Я немного прогуляюсь, затем куплю Нютиным детям подарки, а к вечеру вернусь домой.
— Значит, мы в этом году не увидимся?
— Значит, не увидимся.
— Тогда с наступающим Новым годом!
— И тебя так же!
Мы тепло обнялись, и, махнув рукой, я пошла прочь от собственного дома.
Глава 11
«Что-то во мне разладилось! — думала я, шагая по узкому тротуару. — Может быть, вхожу в депрессию?»
Остановившись посреди дороги, я погрузилась в себя.
«Однако депрессию характеризуют тоска и усталость… Тоски у меня точно нет, а усталость… Кто ж сейчас не устает? Тем более в конце года».
— Пардон, мадам! Разрешите пройти!
Я посторонилась. Рядом стоял высокий старик. На большом носу — старинное пенсне, в руках — трость с набалдашником из слоновой кости, на ботинках — черные блестящие калоши.
«Трость… Я уже видела эту трость! Коричневое полированное дерево, массивный набалдашник из слоновой кости. Но где это могло быть?»
— У мадам проблемы? — спросил старик.
— Проблемы есть у всех!
— Мадам любит точность в выражении мыслей. Наверное, она писательница?
— Не угадали. Я всего лишь учитель литературы.
— О! — воскликнул старик и с интересом посмотрел на меня сквозь пенсне. — Значит, мадам много читает?
— Это мое любимое занятие!
— Какое счастье, что я вас встретил!
— Вы хотите поговорить о литературе?
— Нет, нет! В преддверии Нового года и говорить о литературе? Просто хотел бы прогуляться с женщиной, в голове которой не только тряпки. Поверьте, особы, в чьих мозгах шевелятся хоть какие-нибудь мыслишки, — это редкость.
— По-моему, вы слишком строги к женщинам, — засмеялась я. — Про себя могу сказать, что мыслишек у меня — сколько хотите, и все они постоянно шевелятся!
— Ах, как славно! Как славно! Такой подарок!
Старик в волнении переложил трость из одной руки в другую и тепло посмотрел на меня. Чем-то давно забытым повеяло от его взгляда, мне даже показалось, что я говорю с собственным дедом или прадедом.
«Или с их тенью», — пронеслась мысль.
Мне стало хорошо, и я почувствовала себя маленькой девочкой. Эта девочка стояла в Лялином переулке, рядом с ней — ее дедушка, и крупные редкие снежинки падали на их шубы.
Шуба почтенного старика была старинного покроя. Мягкая цигейка выглядывала из-под бортов и, по всей вероятности, хорошо согревала старое тело. Плотная непромокаемая ткань закрывала мех и служила надежной защитой от ветра; длинные полы спускались почти до земли.
«Может быть, он старый князь из настоящей дореволюционной Москвы? Нет, это нереально. Даже если допустить, что во время революции он был ребенком, ему бы было больше ста лет».
— Мадам не торопится? — спросил старик.
В его глазах мелькнуло такое беспокойство, что я быстро ответила: