Но Руди хватило нескольких мгновений, чтобы понять, что это не удивление, не изумление, а благоговейный трепет. Перед кем-то великим и неведомым.
А голос Джозефа упал до едва слышного шепота: «Две тысячи пятый».
Он все смотрел в некую реальность, что открылась ему там, где другие видели только голую стену. И в эту реальность, похоже, он верил ничуть не меньше, чем в мир, в котором прожил пятьдесят семь лет.
Дрожащей рукой, но по-прежнему разборчиво, Руди записал год и теперь ждал продолжения.
— Ах, — выдохнул Джозеф, словно ему только что открылся какой-то важный секрет.
— Папа?
— Не то, не то, — пробормотал Джозеф.
— Папа, что не то?
Любопытство заставило медсестру вновь приблизиться к кровати.
В палату вошел врач.
— Что здесь происходит?
— Не доверяй клоуну, — выдохнул Джозеф.
Врач переменился в лице, предположив, что пациент только что усомнился в его профессиональной компетентности.
Наклонившись над кроватью, пытаясь переключить отца с невидимого для всех, кроме него, на реальность, Руди спросил:
— Папа, откуда ты знаешь о клоуне?
— Шестнадцатое апреля, — сказал Джозеф.
— Откуда ты знаешь о клоуне?
— ЗАПИШИ! — проорал отец, после того как гром вновь расколол небеса.
И когда врач подходил к кровати с другой стороны, Руди добавил в строку с «2005 г.» на оборотной стороне контрамарки «16 АПРЕЛЯ». А потом и «СУББОТА», едва отец произнес это слово.
Врач взял Джозефа за подбородок и развернул голову к себе, чтобы лучше видеть глаза пациента.
— Он не тот, за кого себя выдает, — сказал Джозеф, не врачу, а своему сыну.
— Кто не тот? — переспросил Руди.
— Он не тот.
— Кто не тот?
— Хватит, Джозеф, — отчеканил врач. — Вы прекрасно меня знаете. Я — доктор Пикетт.
— Ох, трагедия! — В голосе Джозефа слышалась такая печаль, словно он был не кондитером, а актером-трагиком в пьесе Шекспира.
— Какая трагедия? — обеспокоился Руди.
Достав офтальмоскоп из кармана белого халата, доктор Пикетт не согласился с пациентом:
— Нет тут никакой трагедии. Наоборот, налицо значительное улучшение.
Вырвав подбородок из пальцев врача, Джозеф воскликнул:
— Почки!
— Почки? — ничего не понимая, переспросил Руди.
— Почему почки должны быть таким важным органом? — пожелал знать Джозеф. — Это же абсурд, полнейший абсурд!
Руди почувствовал, что у него упало сердце. Если разум отца на какое-то время и прояснился, то теперь он снова начал заговариваться.
Вновь ухватившись за подбородок пациента, врач включил офтальмоскоп и направил луч в правый глаз Джозефа.
А в следующее мгновение, будто луч был иглой, а жизнь Джозефа Тока — воздушным шариком, пациент шумно выдохнул и упал на подушку, мертвый.
Его попытались вернуть к жизни, благо больница располагала первоклассным оборудованием, но все попытки реанимации потерпели неудачу. Джозеф ушел в мир иной.
* * *А я, Джеймс Генри Ток, прибыл в этот мир. Время в свидетельстве о смерти моего деда совпало со временем в моем свидетельстве о рождении: 22:46.
Потрясенный случившимся, Руди Ток остался у кровати отца. Он не забыл про жену, но горе обездвижило его.
Десятью минутами позже медсестра сообщила ему что роды у Мэдди прошли с осложнениями и он должен немедленно идти к ней.
Встревоженный перспективой одновременно с отцом потерять и жену, Руди пулей вылетел из палаты интенсивной терапии.
Как он говорит, коридоры нашей скромной окружной больницы превратились в белый лабиринт и он дважды сворачивал не в ту сторону. Не в силах дожидаться лифта, он скатился по лестнице с четвертого на первый этаж, прежде чем вспомнил, что родильное отделение находится на третьем.
Отец прибыл в комнату ожидания в тот самый момент, когда Конрад Бизо застрелил врача, принимавшего роды у его жены.
На мгновение он подумал, что Бизо стреляет из шутовского пистолета, заряженного капсулами с красными чернилами. Но врач упал на пол по-настоящему, и воздух наполнился запахом крови.
Бизо повернулся к отцу и поднял пистолет.
Несмотря на мятую шляпу-пирожок, короткие рукава пиджака, полосу клетчатой материи на заднице, белые круги вокруг глаз и румяна на щеках, в этот момент в Конраде Бизо не было ничего клоунского. Он смотрел на Руди глазами дикого кота, не составляло труда представить себе, что за сомкнутыми губами скрываются не человеческие зубы, а тигриные клыки. Похоже, его обуяла жажда убийства.