Выбрать главу

Отец подумал, что и он сейчас получит пулю, но Бизо процедил: «Прочь с дороги, Руди Ток! С тобой мне делить нечего. Ты не воздушный гимнаст».

Плечом он распахнул дверь между комнатой ожидания и родильным отделением и захлопнул её за собой.

Отец опустился на колени рядом с врачом и обнаружил, что тот ещё жив. Раненый попытался заговорить, но не мог: кровь клокотала в горле, и он задыхался.

Руди осторожно приподнял голову врача, подложил под спину стопку старых журналов, чтобы раненый мог дышать. Стал звать на помощь, но его крики оглушались рёвом грозы и раскатами грома.

Доктор Феррис Маклональд был лечащим врачом Мэдди. Он также занялся и Натали Бизо, когда ту привезли в больницу.

Смертельно раненный, он испытывал скорее недоумение, чем страх. Когда горло освободилось от крови, он смог сказать отцу:

— Она умерла при родах, но моей вины тут нет.

В этот момент отец подумал, что речь идёт о Мэдди. Доктор Маклональд это понял, потому что успел перед смертью сказать:

— Не Мэдди. Жена клоуна. Мэдди… жива. Извини, Руди.

И Феррис Макдональд умер на руках у моего отца. И едва стих очередной громовой раскат, отец услышал ещё один выстрел, раздавшийся за дверью, через которую только что прошёл Конрад Бизо.

Мэдди лежала где-то за той дверью… обессиленная трудными родами. И я тоже был за той дверью, младенец не способный защитить себя.

Мой отец, тогда ещё пекарь, никогда не отличался к склонностью к решительным действиям. Не прибавилось у него этой самой решительности и несколько лет спустя, когда его перевели в кондитеры. Среднего роста и веса, он не был слабаком, но не мог похвастаться и дюжинной силой. Он привык к спокойной жизни, без стрессов и катаклизмов, которая, кстати, полностью его устраивала.

Тем не менее страх за жену и сына не вызвал у него истерики, наоборот, заставил действовать хладнокровно и расчётливо. Без оружия, без плана действий, но с внезапно обретённым сердцем льва, он открыл дверь и последовал за Бизо.

И хотя воображение рисовало ему кровавые картины он и представить себе не мог того, что должно случиться, не мог и предположить, что события той ночи наложат свой отпечаток на последующие тридцать лет жизни, моей и его.

Глава 2

В центральной больнице округа Сноу, войдя в дверь между комнатой ожидания и родильным отделением, человек попадает в короткий коридор, по левую стену которого находится кладовая, а по правую — ванная. Матовые потолочные панели, закрывающие флуоресцентные лампы, белые стены, пол, выложенный белыми керамическими плитками, указывают на то, что здесь поддерживается идеальная чистота и ведётся непримиримая борьба с болезнетворными микроорганизмами.

Я тоже побывал в этом отделении, потому что мой ребёнок появился на свет божий здесь же, в ещё одну незабываемую ночь, когда за окнами вновь разбушевалась непогода.

В ту грозовую ночь 1974 года, когда Ричард Никсон уехал домой в Калифорнию, а Бизо обезумел от ярости, мой отец нашёл в коридоре медсестру, застреленную в упор.

Он помнит, как едва не упал на колени от жалости и отчаяния.

Смерть доктора Макдональда, пусть и ужасная, не поразила отца до глубины души, возможно, потому, что произошло все слишком быстро, слишком внезапно. Но всего через несколько секунд он увидел второй труп, молодой медсестры, в белом халате, с золотыми кудрями, обрамлявшими вдруг ставшее таким серьёзным лицо, и только тут окончательно осознал, что долгое время находился бок о бок с маньяком-убийцей.

Он распахнул дверь кладовой в надежде найти там хоть что-нибудь похожее на оружие. Но нашёл только простыни, бутыли с антисептическим раствором, запертый шкаф с лекарствами…

И хотя потом мой отец, конечно же, посмеялся над собой, в тот момент он подумал, что его руки, за последние годы перемесившие столько теста, очень даже сильны. А потому, если каким-то образом ему удастся избежать пули, они, конечно же, смогут задушить этого дьявольского клоуна.

И действительно, руки разозлённого пекаря — страшное оружие. А ужас, охвативший тогда моего отца, пусть это и покажется странным, только придал ему мужества.

Короткий коридор пересекался с более длинным, который вёл направо и налево. В этом новом коридоре из трёх дверей две вели в «родилки», а одна — в палату для новорождённых, где лежали младенцы, каждый в своей кроватке. Привыкали к новой реальности света, тени, голода, неудовлетворённости, налогов.