Мишель выразил большую благодарность моим родителям, за возможность испытать русское гостеприимство, ранее пережитое лишь в ресторанах. После этих слов маменька утроила свои усилия по потчеванию гостей, что привело к переполнению тарелок, и так уже откинувшихся на спинки стульев Анри и Мишеля.
После каждого тоста окривевший папенька цокал языком и произносил:
– Оригинально!
Маменька сверкала глазами в его сторону и умоляюще смотрела на меня. Пришлось взять под контроль.
Ограниченный в горячительном, папенька вспомнил об "Антанте", о Великой отечественной войне 1812 года, о "Сопротивлении", и "Нормандии-Неман", чем вызвал бурю эмоций со стороны маменьки, сказавшей, что предки наши объяснялись на французском ничуть не хуже, чем мы на родном языке. О предках можно было и поспорить. С папенькиной стороны предки были стопроцентными москвичами, и вполне, могли общаться по-французски, но маменькина родня с французами могла встретиться лишь при отступлении Наполеона по старой Смоленской дороге, и то, разувая бедного, мертвого француза в сорокаградусный мороз. Озвучивать свои предположения я не стала.
Мишель было начал отказываться от щедро наливаемой водки, но был побежден Аллочкой, сначала не разобравшейся что к чему, с преувеличенным энтузиазмом накатившей Мишелеву стопку с горкой:
– Ничего, и тебе нальем!
Скоро разница между гостями и папенькой, пропустившим несколько рюмок, начала стираться. В открытые, из-за июльской жары окна, влетела вечерняя прохлада и, хотя гости давно уже сняли пиджаки, все почувствовали облегчение.
Гордый за свою дочь, папенька доказывал гостям преимущества социалистического воспитания молодежи и пионерско-комсомольских движений. Непросвещенные в этом важном вопросе, иностранные гости наклонив головы, не то, чтобы соглашались, но и не пытались спорить с подкованным папенькой. Чувствуя свое преимущество, папенька был на коне, пока я не придержала вожжи.
Папенька затянул "поручика Голицына" – значит, пора покидать родное гнездо.
Раскрасневшиеся от водки гости с удовольствием внимали папенькиным руладам и близкой французскому сердцу мелодией. "Белое движение". Сколько русских офицеров осело в Париже, развозя на такси французскую публику, где они по-ямщицки пели родные песни! Исполнив последний куплет, папенька сорвал аплодисменты.
Мы стали откланиваться. Гости от души благодарили маменьку и папеньку за хлебосольство. Лерка в чувствах назвала Анри "бразер", на что он ничуть не удивился. Вот что водка делает с людьми! Ну а впрочем, подвыпивший Анри был тих, как зайчик. И это хорошо, даже моя бабушка, царствие ей небесное, говорила:
– Хочешь узнать будущего мужа – напои его!
Анри выдержал экзамен с честью. Мишель тоже не осрамился. Все остались довольны.
Распрощавшись с семейством, мы погрузились в "Мерседес" и отбыли. Мишель сев за руль, тут же согнал с себя хмель, сунув под язык какую-то капсулу. Было решено продолжить вечер у Мишеля, всем хотелось потанцевать.
После вечеринки по поводу помолвки, мы были готовы танцевать до утра. У Мишеля была удивительно обширнейшая коллекция музыкальных кассет. Только лучшее в мире музыки. Мишель пригласил меня на танец, и я не была удивлена. В принципе, я ждала что-либо подобного от него. Он же должен высказаться, в конце, концов, невозможно продолжать противостояние, не высказав, друг другу претензий.
– Неле, я удивлен, и более того против, скоропостижности ваших отношений! – с места в карьер начал Мишель.
– Отчего же, это не "скоропостижней", чем наше с тобой знакомство, тем не менее, ты пригласил нас в свой дом, после первой встречи? – напоминая о нашем знакомстве, я предлагала ему не быть таким категоричным.
– Мы не надеялись на сближение, в смысле, хотели просто провести приятно время,
– Мишель пытался уйти от сравнения не в его пользу.
– Мы тоже не надеялись, но судьба преподносит нам сюрпризы. Мы с Анри полюбили, – я задержала дыхание и продолжила. – Прошу тебя, не противься нашему союзу, если Анри твой друг, я обещаю тебе сделать его счастливейшим из мужчин!
– Я не верю в столь скорые взаимоотношения! По крайней мере, влюбленные должны проверить свои чувства, невозможен столь неравный брак! – в полголоса, но почти выкрикнул он.
– Неравный? Чем же? Тем, что моя семья не обладает достоинствами столь нужными для заключения брака? – возмутилась я.
– Нет, ты неправильно понимаешь меня, – он на секунду умолк, собираясь с мыслями.
– Считаю, что ты не дала возможности Анри разобраться в своих чувствах.
Сексуальное притяжение в людях, принадлежащих разным слоям общества, должно пройти проверку, хотя бы временем.
– За это не беспокойся. Анри возвращается на родину, и после его возвращения мы посмотрим, – сказала я.
– Ты так здраво рассуждаешь, я еще раз убеждаюсь, что в ваших отношениях твое желание, есть главное, то чему не возможно не сбыться, – воскликнул Мишель.
Я одернула его за рукав пиджака. Когда он притих, я посмотрела ему в глаза и спросила:
– Я не понимаю тебя, Мишель, мое здравое рассуждение – это хорошо или плохо? Ты упрекаешь нас в скоропостижности и в то же время в не отсутствии рассудка!
– В любом случае, я считаю заключение брака преждевременным, – заявил он.
– Теперь уже не тебе судить.
На том мы с Мишелем и разошлись. Позиция его была мне понятна: неприемлемое отношение ко всему, что бы мы ни совершили.
Мое раздражение было снято интимным танцем с Анри, общением с Аллочкой, утянувшей в энергичный и двусмысленный танец Мишеля, и общим приподнятым настроением. Черт с ним с Мишелем, подумала я. Главное, мы любим друг друга. Я смотрела в лазоревые глаза Анри, и была на седьмом небе от счастья.
Уже под утро Мишель предложил отдохнуть, и по хозяйски уступив нам спальню, удалился с Аллочкой в гостевую. Мысленно я скрестила за нее пальцы. Зная Аллочку с детства, как особу не признающую препятствий на своем пути, я пожелала Мишелю стойкости в его намерениях противостоять ей, но не была уверена в его победе.
Уставшие от событий прошедшего дня, мы, приняв причащающий душ, и без ласк, обнявшись, уснули.
Глава восьмая
Сегодня суббота, двадцать пятое июля, тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года – последний день командировки Анри. Завтра днем Анри улетит в Париж рейсом авиакомпании Эр Франс.
От Мишеля мы все разъехались переодеться, решено было сегодняшний день посвятить поездке в Троице-Сергиеву Лавру, хотя бы поверхностно познакомить Анри с ритуалами нашей религии и купить сувениров.
Дома, разгуливая с полотенцем на голове, Аллочка делилась со мной событиями прошедшей ночи.
– Долго держался, но в ближнем бою уступил. Уж я его таким вниманием окружила, и подушечку ему взбила, и одеяльца уступила большую часть, все хотел еще одно принести. Да где там, говорю, не могу спать в чужой постели, боюсь, когда не чувствую рядом человеческого тепла. Вот и с Нелькой, всегда вместе спим, когда у нее ночуем. Заинтересовался. И часто, спрашивает, вместе спите? Странные эти французы! Везде ищут сексуальную подоплеку. "Часто, говорю. Ляжем, вместе…", будто сказку ему рассказываю, а сама все его к себе притягиваю, иди, мол, покажу.
Ну и показала, потом уж ему деваться некуда было, не Анрюшке же жаловаться бежать.
– И?
– Поначалу скромничал, вроде, я его заставляю, потом уж разогнался – спать не пришлось. Ошибались мы с тобой, Нелька, ни к каким девкам он не бегал, похоже постился, – делала свои выводы Аллочка, выбирая из хрустального вазона оставшиеся после сватовства яблоки.