— Теперь на которую? — скучающим голосом спросила гадалка.
Надя покраснела, засмеялась от смущения.
— Не можете ли вы… мне говорили… я бы хотела приворот.
— Приворот? — ничуть не удивилась гадалка.- За это особливо двугривенный. Деньги вперед. На чье имя?
— Меня… Надеждой зовут.
— А кого имярека-то?
— Что?
— Кого привораживать-то?
— Он… его… графа Градолли.
— А имя-то как?
— Имя? А имя я не знаю.
— Ну, как же так, без имени-то. Без имени трудно. Некрепко выйдет.
Гадалка озабоченно пожевала губами и вдруг запричитала:
— На синем море, на червонном камне лежит доска, под доской — тоска. Отвались доска, подымись тоска по морям, по долам, по зеленым лесам, пади тоска на сердце раба божьего Гре… Гра… Грыдоли (ишь, как неладно выходит!), истоми его, иссуши его, чтоб он спать не спал, чтоб он есть не ел, чтоб он пить не пил, по рабе божией Надежде сох. Аминь, аминь, аминь. Тьфу, тьфу, тьфу. Раба божья Надежда, плюнь три раза.
Надя нагнулась, добросовестно плюнула три раза под стол и вытерла губы.
На улицу вышли какие-то подавленные.
— Все-таки она поразительно верно говорит! — ежилась дылда от страха сверхъестественного.- Этот бубновый человек — это, наверное, доктор Крюкин. Он всегда рад повредить. Или батюшка. «Я тебе, Фиш Екатерина, после праздников кол влеплю». Наверное, бубновый, это — батюшка. Поразительно верно говорит. И как это она так может!
— Бою-усь! — повизгивает Вера.
Надя молчит. Ей не по себе. Связалась с этим Градолли, а вдруг он рожа!
Через два дня, за вечерним чаем, мать передала Наде флакончик духов.
— Это тебе мадам Таубе оставила. Она сегодня, бедненькая, в Париж уезжает. Расстроена ужасно.
— Почему расстроена?
— Телеграмму получила: дядя ее заболел. Помнишь, она рассказывала,- граф Градолли. Бедный старичок. Жалко, столько добра делал.
— А… а что с ним? — спрашивает Надя дрожащим голосом.
— Неизвестно что. Вдруг почувствовал себя худо. Должно быть, не выживет.
Надя вся застыла.
— Вот оно! Вот оно началось! Отвалилась доска, привалилась тоска! Господи, что мне теперь делать?!
— Мамочка, а разве он хороший, этот граф?
— Да, он известный благотворитель. Добрый старичок.
«За что я погубила его? За что? — терзается Надя.- Добрый, милый старичок, прости ты меня, окаянную! Ведь он даже о моем существовании не знает, и вдруг, откуда ни возьмись, отвалилась доска и навалилась тоска. И помочь нельзя. И не знают, как лечить!»
— Мамочка! Они его, наверное, неправильно лечат. Мамочка, ему, может быть, жениться хочется? А они не понимают.
— Что-о? Что ты за вздор болтаешь?
Лицо у Нади такое несчастное, такое расстроенное.
— Если бы я знала, что можно сделать отворот против приворота, я бы не пожалела всего своего состояния!..
— Какой отворот? Какое у тебя состояние? Ничего не понимаю.
— Шестьдесят пять… ко…копе…ек…
— Господи! Да она плачет!
Мать быстро подбежала к телефону и, не спуская глаз с рыдающей Нади, нажала кнопку «А» и вызвала доктора Крюкина.
Предсказатель прошлого
«На основании точнейших данных науки хиромантии предсказываю настоящее, прошедшее и будущее. Даю советы о пропавших вещах, неудачах в браке и способы разбогатеть».
Далее следовал адрес и часы приема: от 9 утра до 11 вечера.
— Нужно пойти,- подумала я.- А то живешь — ничего не знаешь. Пойду, хоть прошлое узнаю.
Разыскала дом. Спросила у швейцара.
— У нас таких нет,- отвечал он.- Прежде, действительно, жил тут дворник, умел зубы лечить. Пошепчет в рот, зуб и пройдет. Многим помогал. А теперь он на Фонтанке, а какой номер дому, я знать не могу, потому что с меня этого не спрашивается. А если вам знать требуется, где квартира N 32, так прямо вам скажу, что во дворе, налево, шестой этаж.
Я пошла во двор, налево, в шестой этаж.
Лестница была корявая и грязная. Кошки владели ею беспредельно. Они шныряли вверх и вниз, кричали, как бешеные, и вообще широко пользовались своими правами. Дверь, за которой предсказывают прошлое, была обита грязной клеенкой и украшена нелепым звонком, болтавшимся прямо снаружи.
Кто-то открыл мне и быстро шмыгнул в другую комнату.
— Пожалте-с сюда! — тихо заблеял простуженный голос.
Я пожаловала.
Комната была маленькая, в одно голое окно. Железная кровать, закрытая вместо одеяла газетной бумагой, два стула и ломберный стол. Над столом прикреплен булавкой к стене лист бумаги, с нарисованной на ней пятерней.