Но спутника в тот момент рядом не оказалось. Зато вспыхнуло солнце. Потолок оказался совсем рядом…
А потом она очнулась здесь. Значит, несчастье произошло в тот момент, когда Кора увидела толстую птицу.
С каждым днем Кора чувствовала себя все лучше и все более ее угнетала абсолютная неподвижность в плену нежных кандалов. На пятый день она постаралась глазами дать понять местному доктору, что дальнейшее молчание и неподвижность невыносимы.
Она хмурила брови, жмурилась, морщила нос — всей мимикой лица старалась показать невыносимость своего положения.
— Вы хорошо себя чувствуете, инспектор? — спросил доктор. — Мне кажется, что вы взволнованны.
-Да! — показала бровями Кора. — Я очень взволнованна! Я требую меня раскрепостить!
— Понимаю, понимаю, — мягко произнес врач. — Но вы не представляете, какому риску вы недавно подвергались и каково было ваше состояние.
Местный врач сверкнул маслинами и облизал яркие губы.
— Ваше счастье, что я оказался рядом с вами. — Хоть голос! Верните мне голос! — мысленно умоляла Кора.
— Вам надо приготовиться к шоку, — сказал врач, дотрагиваясь длинными пальцами до щеки Коры. Наконец-то ощущение! Наконец-то она поняла, что, по крайней мере, щека у нее сохранилась. — Вы сильно пострадали при взрыве. Кора подняла брови. Врач угадал вопрос:
— Вы не знаете? Ну, конечно же, вы не знаете. На вас было совершено покушение. — Кто покушался? — попыталась спросить Кора. — Вот подниметесь, — ласково произнес врач. — Подниметесь и сами разберетесь, кто покушался и на кого.
Кора мысленно согласилась с врачом. Она надеялась, что не так долго осталось ждать, прежде чем она сможет возвратиться к своим обязанностям. Что ж, если это было покушение, а не несчастный случай, тем хуже для убийцы. Он боится, он суетится, а значит, уже совершил или совершит завтра свою единственную роковую ошибку.
Тем же вечером Кору вымыли. Она была в полусне, лишь ощущала прикосновение ласковых рук медицинских сестер, слышала смутные, неразборчивые голоса — остальное ей рисовало живое воображение: ее тело, тридцатилетнее, ладное, стройное, узкобедрое и длинноногое, возникло перед ее внутренним взором так, словно она стояла перед зеркалом. Люди по-разному относятся к своему телу — Кора любила свое, нежила, укрепляла гимнастикой и плаванием и надеялась, что оно и в будущем послужит ей славно, как служило раньше… Но что с ним? Насколько оно повреждено покушением? Скорее бы все узнать… На следующий день к ней опять заявился доктор. — Завтра, — сообщил он, — мы позволим вам говорить и немного двигаться.
Он увидел улыбку? Он увидел, как я улыбнулась? Почему же он не улыбается в ответ — неужели он не знает, что у меня самая заразительная в Галактике улыбка?
— Но я вас должен предупредить, что, возможно… — врач осторожно откашлялся, — возможно, вам будет не по душе ваш внешний вид.
Ага, значит меня сильно покалечило, отметила Кора. Но не расстроилась, потому что отлично понимала: в двадцать втором веке человек может исправить свое тело в тех пределах, которые ему нужны. А потом дома, на Земле, телу возвратят прежний облик. Конечно, придется полежать еще несколько недель в больнице — но она и так собиралась взять отпуск. Главное — не нервничать.
Кора вынуждена была дать себе отчет в том, что все же нервничает. Хорошо рассуждать о будущем, не зная настоящего…
— Поймите нас правильно, — продолжал врач, отводя взгляд, — положение у нас было безвыходное. Как практический работник, вы можете нас понять. Мы имели дело с тем, что от вас осталось. У нас нет запасных тел. Вернее, есть одно. Тело, которое в нормальных обстоятельствах мы бы не стали использовать.
«Неужели у них было лишь мужское тело?» — ужаснулась Кора, но спросить не смогла.
— Потому я вас прошу мобилизовать всю вашу волю, чтобы помочь нам — и в конечном счете помочь себе.
Это хорошо не кончится, сказала сама себе Кора и постаралась философски отнестись к ближайшему будущему. Но, разумеется, ни о каком философском отношении и речи быть не могло — ожидание такого рода для женщины, тем более для женщины привлекательной и нестарой, оказывается страшным испытанием. Коре казалось, что она не доживет до утра, но ее нервная система выдержала. Ночь прошла тревожно, почти без сна.
Утром в палату собрались все, кто мог и имел право. Местный врач, директор больницы, ассистенты, медсестры, нянечки.
— Только не волноваться и не падать духом! — колдовал врач. — Помните о своей ответственности. Вы не девочка.
В комнате было полутемно. Шторы задернуты. Кора чувствовала, как, склонившись над пультом, врач отпускает зажимы. Один за другим. Вот Кора уже может пошевелить пальцами ног… рук… Вот она может повернуть голову. О, какая слабость во всех членах тела! Как трудно поднять руку…
— Осторожнее, — произнес доктор. — Ваш организм еще не терпит грубого обращения.
— Ничего, я не буду его напрягать, — ответила Кора.
Кора услышала звук собственного голоса и поняла, что голос ей изменяет. Это не ее голос. Словно говорит другой человек.
— Я не буду его напрягать, — повторила Кора. Тут же она почувствовала легкий укол — поняла, что врачи ввели транквилизатор. Значит, дело плохо…
— Дайте мне зеркало, — приказала Кора чужим голосом.
— Дайте ей зеркало! — повторил врач, но сам не шевельнулся.
— Ну сколько можно просить! — каркнула Кора и вовсе испугалась.
Медсестра метнула испуганный взгляд в сторону реаниматора. Тот кивнул. Медсестра протянула Коре зеркало — овальное, на длинной ручке. Без сомнения, заготовленное заранее — кто-то догадался, что оно понадобится пострадавшей. Так как рука Коре еще не подчинялась, медсестра сама поднесла зеркало к лицу Коры. И Кора догадалась, что это не зеркало, что ее разыгрывают.
— Это не зеркало, — сказала она. — Нет, зеркало, — мрачно ответил врач.
— Мне лучше знать! — крякнула Кора и поняла, что врач прав, потому что ее клюв открылся ровно настолько, чтобы пропустить крик.
Кора закрыла глаза и приказала себе успокоиться. В сущности, ничего трагичного не произошло. Все исправимо.
Досчитав до десяти, Кора открыла глаза и снова посмотрела в зеркало.
Из зеркала на нее бессмысленно смотрела большая курица: черные круглые, словно пуговицы, глаза. Вокруг них желтая мятая кожа, дальше начинаются перышки — сначала короткие, тонкие, как волосинки, потом все более крепкие, завитые, пышные… перья прижимаются к вискам, торчат над ушами — хорошо, что хоть уши видны.
— Выбора не было? — спросила Кора и клювом отвела в сторону зеркало: смотреть на себя было противно. Она с детства презирала куриц и гусей.
— Выбора не было, коллега, — поспешил с ответом врач.
Коре в ответе почудилась насмешка. — От меня так мало осталось? — Взрывом вас разметало по всему залу ожидания, — сухо сообщил местный врач. — К счастью, мозг не был поврежден. — Только мозг?
— При виде вашей гибели у госпожи Гальени-папа случился удар, и она скончалась на месте.
Конечно же, ее сегодняшнее лицо — это физиономия той громадной курицы, что смотрела на нее в зале ожидания. Толстая курица ростом с человека. И теперь я должна ходить в этой шкуре? До каких пор? Кора собрала воедино всю свою недюжинную волю. Не отрывая взгляда от зеркала и наблюдая за движениями своего клюва и глаз, Кора спросила: — И долго мне предстоит находиться в этой бочке?
— В какой бочке? — Местный врач, видно, решил, что Кора рехнулась.
— Я спрашиваю вас, когда у меня будет возможность снова перейти в человеческое тело?
— А, вот вы о чем! — откликнулся врач, но не ответил, а обернулся к человеку, только что вошедшему в палату. Это был второй встречавший Кору на космодроме — худой сутулый мужчина в высокой черной шляпе, глаза которого были спрятаны в глубоких глазницах.
— Разрешите представить, — сказал доктор, — администратор Грегг ан-Грогги, наша местная власть.
Грегг медленно повернул к Коре голову — глаза его показались горящими в пропастях угольками.
— Решать предстоит вам, инспектор Орват, — произнес он. — Никто не может взять на себя ответственность. — Что вы имеете в виду?