— Но ты и не на пороге смерти.
Я могла слышать свой тон. Я могла слышать его. Это больше не был гипотетический разговор. Он менялся, трансформировался. Мой утренний кофе в постели с мужчиной, в которого я влюбилась, превращался в спор с чопорным незнакомцем.
— Я твердо стою на своем и не хочу меняться. Не хочу ничего серьезного.
— Тогда что мы делаем?
Вот я и сказала это. Перчатка была брошена, и, наблюдая, как напрягаются его плечи и медленно поворачивается ко мне голова в замешательстве и раздражении, которые ему даже не пришлось объяснять, мне захотелось поднять эту перчатку обратно и проглотить ее целиком.
— Что значит, что мы делаем? Мы трахаемся.
Эти два слова поразили меня, как удар кулаком в лицо, и я отшатнулась, услышав их. Как он мог сказать это так просто? Как он мог притворяться, что ничего не изменилось с тех пор, как мы на самом деле просто трахались? Нет. Я бы не позволила ему этого сказать.
— Мы больше, чем просто трахаемся, и ты это знаешь.
— Джулиана.
Я проигнорировала его предупреждение, поставила свою кружку и снова повернулась к нему лицом. Готовая заставить его признать это. Вывалить все это наружу, чтобы он больше не мог прятаться.
— Я вижу, как ты смотришь на меня. Я чувствовала, как ты обнимаешь меня. Это не похоже на Ямайку или на ту первую ночь, когда я пришла к тебе. Ты знаешь, что это так, так почему ты просто не можешь признать это?
Он потер линию своего подбородка.
— Чего ты хочешь от меня, Джулиана?
— Я хочу быть с тобой. Продолжать делать то, что мы делаем. Смеяться, трахаться, заниматься любовью, делиться своими жизнями. Я хочу пойти с тобой на воскресный бранч, посидеть рядом и держать тебя за руку.
Он бросил на меня предупреждающий взгляд, как будто я должна была знать лучше. Это вывело меня из себя.
— Джек убил бы…
— Нахуй моего брата! — я выкрикнула это, раскидывая руки в стороны и опускаясь на колени, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. — Тебе тридцать восемь, Шейн. Ты мужчина. Тот, кто ни за что не извиняется. Поэтому, хватит. Придумывать. Оправдания.
Он встал с кровати и потянулся вниз, чтобы взять свои боксеры. Как только они оказались на месте, он начал расхаживать назад-вперед и проводить рукой по своим коротким волосам.
— Ты права, Джулиана. Я тридцативосьмилетний мужчина, у которого опасная работа, и он работает кучу часов подряд. Я не хочу никого втягивать в это. Не было никого, кто стоил бы этого.
Я проглотила боль от его слов:
Не стоит этого.
Это было еще одно оправдание. Он знал это. Я знала это. Я покопалась в своих мыслях, чтобы понять, почему он придумывает так много чертовых оправданий. И это поразило меня. Я не знала, правда ли это, но я узнаю, когда произнесу эти слова вслух.
— Ты напуган. — Я сказала это мягко, давая ему понять, что не осуждаю его. Оставив ему возможность признаться мне, и мы могли бы двигаться вперед.
К сожалению, дело приняло не такой оборот.
— Я ни хрена не боюсь. — Он прорычал эти слова и перестал расхаживать взад-вперед, чтобы указать на меня. Затем он натянул брюки, а рубашку держал в руке. Он уходил, а я еще не была готова. Меня разозлило то, что он попытался уйти в разгар всего этого. Меня вывело из себя то, что он надел рубашку, прикрывая грудь, к которой я прикасалась на досуге буквально прошлой ночью. Я ненавидела то, что он предпочел затеять ссору, отрицать и оправдываться, чем просто признать то, что он чувствовал ко мне.
— Ты. Напуган. — В тот раз я не стала смягчать свои слова. Его голова высунулась из-под рубашки, и он открыл рот, чтобы заговорить, но я еще не закончила. — Ты провел всю свою жизнь, никогда не чувствуя того, что я заставляю тебя чувствовать. Ты никогда не оставался достаточно надолго, чтобы разжечь такие эмоции. Ни одна женщина не продержалась достаточно долго. И ты не знаешь, что с этим делать. Ты боишься этого.
Его челюсть сжалась, а ноздри раздулись. Если у Шейна и было чего-то в избытке, так это гордости, и его гордость проявлялась в полную силу, не желая признавать, что он никогда не чувствовал этого раньше. Не желая даже признавать, что это существовало внутри него. Часть меня понимала, что я зашла слишком далеко, приплетая то, чем он поделился со мной о своей приемной семье, но я устала притворяться.
Когда он ухмыльнулся мне, я попыталась подготовиться к удару, но это было хуже, чем я могла себе представить.
— А ты думаешь, что сможешь? Ты думаешь, маленькая двадцатипятилетняя девочка, у которой первая настоящая работа, все еще пытающаяся быть большой девочкой вдали от мамы и папы, может изменить меня? — он невесело рассмеялся. — Я тот, кто я есть, Мини МакКейб, а ты просто ребенок с надеждой в глазах. Не желающая видеть ничего, кроме того, что ты хочешь, чтобы произошло. Один срыв отделяет тебя от того, чтобы сбежать домой.