— Мир-три отвечает с орбиты, — Инна улыбнулась, вспомнив их детскую игру. — А мама знает? — вернулась она к прерванному разговору.
— Конечно, — кивнул папа. — Так вот, попробуй запомнить основные локации. Замок — мы. Сокровищницы — склады промтоваров. Алтари пенатов — продуктовые склады.
Папа ещё долго расшифровывал игровые названия, указывая на выходы, переходы, заселённые и незаселённые бункеры. Цветами от жёлтого до алого обозначались опасные зоны, выходы наружу, как ни забавно, были замаскированы под «вход в царство Аида».
— Тут не всё точно, — признался отец наконец. — Некоторые места возможной утечки пропана никак не обозначены, как и облучаемые зоны, а туннели, что мы уже успели обезопасить, горят красным. Руки раньше не доходили внести изменения. Но сейчас — самое время.
Папа вздохнул то ли печально, то ли утомлённо. Отложил панельку на покрывало, прикрыл глаза, несколько секунд помассировал сквозь веки глазные яблоки и вернулся к планшету. На смену виртуальной карте пришли колонки значков и цифр. Отец скользил по ним кончиком указательного пальца. Время от времени легонько похлопывал по экрану, открывая окошко редактора, и выстраивал в ряды светящиеся синим формулы.
— Научишь меня так? — поинтересовалась Инна, и отец замер.
— Я не усп… не знаю, — прошептал он неразборчиво, не отрываясь от экрана, и добавил чуть громче: — Тут база нужна, а у тебя что — шесть классов даже не закончила. Так что, Инка, — папа наконец перевёл на неё взгляд. — Вряд ли. Но, если включить пространственное мышление, — он согнул крючком указательный палец и легонько постучал Инну по лбу костяшкой, — этот лабиринт может помочь тебе сориентироваться в убежище, выйти куда угодно и найти дорогу назад.
Инна хотела спросить ещё что-то, но тогда так и не удалось продолжить разговор: сначала Алька отвлёк, позвал играть, и какое-то время они сражались в камень-ножницы-бумагу, а потом перешли на «ловитки» — Инна втянулась и даже исполнилась азартом: Алька довольно шустро отдёргивал ладошку-пончик от ладошки-дракончика; потом мама отправила их к контейнерам, выбрасывать скопившийся мусор; а когда они вернулись, папа уже дремал.
Тогда это не показалось Инне важным. Ей думалось, что будут другие дни, и у неё достаточно времени в запасе — и чтобы расспросить отца обо всём, и чтобы научиться всему тому, что умеет он: создавать и менять программы, чинить любые электроприборы, превращать ряды формул в движущиеся картинки. Только потом Инна поняла, почему отец всегда называл тот день, когда они спустились в убежище, последним — а тогда она была почти такой же дурочкой, как Алька. Считала себя достаточно взрослой для правды, а сама точно так же отказывалась видеть то, что было под носом.
Только раз после того случая Инна смогла побыть с отцом наедине. Он шёл за новой порцией консервов и позвал её с собой: «Будешь показывать путь, вот и посмотрим, как ориентируешься». Инна с готовностью согласилась и сосредоточилась на выполнении задачи. Бывать прежде на продуктовом складе ей не приходилось, так что в выборе пути она могла опираться лишь на опыт, полученный в компьютерной игрушке. Но одно дело смотреть на лабиринт сверху, а совсем другое — находиться внутри. Она считала шаги, мысленно разделяя маршрут на равные отрезки, загибала пальцы на каждом повороте. Больше всего она боялась сбиться, и поэтому не сразу заметила, что осталась одна. Просто удивилась тому, что не слышит шагов рядом, а потом повернула голову, чтобы спросить у отца, верно ли она выбрала направление, и обнаружила, что спрашивать некого: проход пуст, лишь её собственная тень расплывается тёмным пятном по бетонной стене.
— Папа! — позвала она, но никто не отозвался.
Инна застыла на месте, не в силах ни понять, что произошло, ни принять хоть какое-то решение. Она ошиблась? Свернула не туда? Или… К «пенатам» ведёт не один путь, может быть, отец пошёл по другому?.. Что, если он испытывает её: справится ли сама? Горло сдавило спазмом, неожиданно подступили слёзы, а ответ никак не желал находиться. Как поступить: идти дальше, вернуться к исходной точке? Инна попыталась успокоиться, дышать глубоко и мерно — так, как учил их с Алькой папа. Получалось плохо: воздух выходил из лёгких рывками, а вдыхать было почти больно.
Спустя несколько минут послышались неровные шаги, шорох колёс тележки по бетонному покрытию, и в туннель, освещая себе путь ручным фонарём, вошёл папа. Когда он приблизился, Инна тут же отвернулась, чтобы он не увидел её мокрых щёк, и проговорила хрипло:
— Я решила, что потерялась.
— Это я отстал, не поспеваю.
Инна не глядя кивнула: папа и впрямь шёл слишком медленно и говорил задыхаясь. Она могла бы заметить это и раньше, только вот в голове никак не желало укладываться, насколько всё изменилось.
— Ты болеешь? — спросила она.
— Да, — ответил отец просто, и Инна замедлила шаг: очевидно, она и сама знала, пусть эти разговоры и были у них под запретом. Мама всё напирала на то, что папа устал, и детям нужно оставить его в покое, а когда Алька однажды возмутился: «Как папка устал, он же всё время лежит», — родители не стали ничего пояснять, только папа долго смеялся. Но здесь, пока они вдвоём, Инна могла спрашивать о вещах, не предназначенных для Алькиных ушей. Она достаточно взрослая, чтобы…
— Чем?
— Хватанул радиации больше положенного, вот и попал.
Папа говорил так спокойно, словно ситуация была обычной, и в ней не было ничего опасного. Но Инна всё же уточнила:
— И ты поправишься?
— Не знаю.
Эти слова заставили её споткнуться на гладкой бетонной дорожке. Инна вдруг забыла, на каком она участке пути, какие повороты лабиринта уже миновала, а какие ждали её впереди. Она стояла, направив свет фонаря в пол, силясь понять, куда идти дальше, в какую сторону поворачивать.
После этого их похода папа почти перестал вставать. Инна не считала дни, лишь иногда кидала взгляд на мамин самодельный календарь и замечала, что красная шляпка магнитика сдвинулась на несколько строчек вниз. Но в один из дней папа поднялся, надел свой старый рабочий комбинезон, в котором раньше ходил на восстановительные работы, и ушёл из бункера, не объясняя, куда и зачем направляется. Он так и не вернулся.
Они не обсуждали его исчезновение, даже Алька не спрашивал, куда делся папа, и Инна тоже не решалась заводить об этом разговор. Мама учила Альку буквам. Читала им вечерами вслух, грела завтраки и ужины на крошечной конфорке. Инка много раз подряд проходила «лабиринт минотавра» и на каждой из своих прогулок по кусочку осваивала ставшие его прообразом разветвления туннелей убежища. Рукава свитеров и кофт становились короче, волосы отросли, и теперь жидкая коса болталась у неё за спиной между лопаток. Алька тоже зарос и напоминал маленького заморенного львёнка со свалявшейся гривой. Иногда Инна брала Альку в свои вылазки, и они возвращались с добычей: то с рулоном синтепона, то набив карманы пластиковыми тубусами с растворимой аскорбинкой. Это длилось до тех пор, пока однажды вечером, когда Инна захотела в очередной раз пройти выученную наизусть игру, планшет просто не зажёгся. Он лежал у неё на коленях бесполезной чёрной дощечкой. Инна подключала планшет к розетке, жала на все кнопки, вскрывала и закрывала корпус. Если бы папа был рядом, он смог бы его починить. Но папы не было, а мама, устало посмотрев на Иннины попытки, только бросила короткое: «Всему приходит срок». И Инка, задыхаясь от бешенства, выскочила прочь из комнаты. После она долго сидела на холодном бетонном полу коридора и размазывала по лицу злые слёзы.