Потертая авоська с четырьмя бутылками водки «Русская» заслонили весь угол обзора дверного глазка, а дразнящее позвякивание бутылок с драгоценным содержимым дало ответ лучше тысячи любых слов.
За дверью кто-то начал энергично вертеть запорами замка, дверь с легким скрипом начала распахиваться, и серые спины бушлатов неукротимых старшин, что до сего момента прятались слева-справа от двери, мелькнули передо мной, врываясь в квартиру. Мужика, торопившегося открыть дверь, просто сбили с ног, и он, глухо матерясь, ворочался на полу, а в зале уже раздавались чьи-то крики и звон посуды.
Четверо жуликов и три милиционера — расклад вполне подходящий и мы управились минут за десять — одели растерявшихся гостей и погнали их на выход. Последним рысцой бежал Степан Огородников, уже получивший от меня пару нравоучительных пинков, разъясняющих неразумному дитяти почти сорока лет, что если уж попал под суд, то не стоит от него бегать и заставлять милицию суетится и тратить свои нервы на его поиски.
Троих гостей Степиной квартиры плотно всунули в «собачник» милицейского «бобика», где их ожидал из четвертый товарищ из магазина, а Степана, держащего перед собой, как свечку, книжечку паспорта гражданина СССР (ведь в тюрьму проще «заехать» с паспортом, чем без оного), я, как наиболее ценный груз посадил на заднее сидение вездехода, рядом с собой.
По прибытию в Дорожный РОВД, Огородникова я сразу отдал дежурному для отправки в СИЗО — дальнейшая судьба этого мелкого жулика, что получит реальный срок исключительно по своей тупости, меня не интересовала. Проверка личностей остальных его гостей много времени не заняло. Один, тот что попался мне в магазине, оказался в розыске за одним из сельских райотделов, где он по причине пьянки кого-то там зарезал и слинял в Город. Этого кадра, с удовольствием, записал на свой счет бравый экипаж автопатруля, которым я, с учетом благополучно проведенной сегодня операции и в целях укрепления «братства по оружию», презентовал двумя бутылками из моей сегодняшней покупки.
— Паша, ты с остальными будешь работать? — голос дежурного по райотделу в трубке «прямого» телефона вибрировал на гране недовольства, и я его прекрасно понимал — если из пяти доставленных граждан, судьба двоих была кристально понятна, и их скоро перемелет в своих жерновах Российская правоохранительная система, то три оставшихся человека, за которыми пока официально грехов не числилось, ему в помещении дежурной части были не нужны. Но, прежде чем выгнать их на свободу, по неписанным правилам, опер, задержавший их, должен был с ними побеседовать. Конечно, правила были не писаны, и я мог, со спокойным сердцем, дать команду дежурному выгнать граждан на улицу, но правили есть правила. Я с тоской посмотрел на кипу своих материалов, гору материалов, доставшихся мне от Руслана, по его «специальности», на отпечатанный на бумаге лозунг «То, что вы на свободе, не ваша заслуга, а наша недоработка», якобы сказанная «железным Феликсом», что был пришпилен к стене над моей головой, тяжело вздохнул и ответил, что сейчас подойду.
Мужчина, значащийся по документам, как Светличный Федор, ранее дважды судимый по статье восемьдесят девятой Уголовного кодекса РСФСР, за то, что воровал комбикорм и еще какую-то сельскохозяйственную хрень в родном колхозе, ежеминутно сползая с неудобного стула, честно пытался отвечать на мои вопросы, но у него плохо получалось. Проведя двое суток в алкогольном загуле, в теплой компании Степы Огородникова, затем мгновенно оказавшись в вонючей камера, с облегчением узнав, что государство не имеет к нему претензий — у здорового человека такая «американская горка» смены положений вызвала полный упадок сил, что уж говорить о отравленном спиртом, насквозь гнилом организме бывшего совхозного. И теперь Федя честно пытался не упасть со стула, не уснуть, и даже ответить на мои вопросы о своей жизни, четно пытался, пока нас не прервали самым грубым образом…
— Нет, вы только посмотрите, Эдуард! Вместо того, чтобы деньги искать, чтобы в тюрьму не сесть, он тут со всяким дерьмом возится! — в мой кабинет, чуть не сбив со стула несчастного Федора, шагнула мадам Ермоленко. Надо сказать, что сегодня дама выглядела очень замечательно, для своих сорока лет. Черные чулки, с видневшимися на самом краю короткой кожаной юбки, кружевами резинок, безупречно обтягивали аппетитные бедра, крупная грудь, от гнева ходила ходуном под тонкой тканью водолазки. Распахнутая нутриевая шуба, странного болотного цвета, сегодня даже не портила образа сексуальной милфы.
Мы с, мгновенно проснувшимся, Федором, обменялись восхищенными взглядами, после чего, пребывающий в алкогольном тумане, гражданин Светличный сделал то, чего я, может быть, и хотел, но не имел право сделать.
Широкая ладонь совхозника, с не отмытыми, грязными полосами вокруг ногтей, нырнула под черную юбку дамы и скользнула в верх. Судя по, округлившимся в унисон, глазам мадам Ермоленко и Федора, рука его чего-то там достигла. Все, находившиеся в кабинете, на несколько мгновений, замерли, только, не видевший случившегося, юрист дамы, по имени Эдуард, растерянно топтался у нее за спиной. Судя по закатившимся глазам Федора, он что-то там нащупал, что-то, отчего Ермоленко выпала из стазиса и дико, на весь райотдел, завизжала. Визжать она не прекращала ни на секунду — никогда выбегала из кабинета, сбив как кегли, упавшего со стула, совхозника Федора и попавшего по пути, юриста Эдика.
Визг дамы так и затих вдали, юрист, отряхнулся и не оглядываясь, побежал догонять свою доверительницу, а я помог подняться с пола, сразу ставшему мне, как-то, роднее, Федору.
— И что это было? — я отряхнул спину мужика от невидимого мусора и пыли.
— Прикинь, начальник! — бывший совхозник мечтательно зажмурил глаза на, опухшем от многодневной пьянки, лице: — У нее там трусов не было, так, веревочка какая-то, и, такая, знаешь…
— Федя, ты, наверное, иди с Богом, по своим делам. — я начал подталкивать, желавшего немедленно поделится впечатлением от встречи с прекрасным, задержанного, на выход: — А то, тут скандал начнется, и ты лишним тут будешь…
Пока я выпроваживал Федора на улицу, он все время, не сдерживая эмоций, пытался рассказать мне о том, что успел нащупать за те краткие мгновения единения двух живых существ, заставляя краснеть стоящих в коридоре посетительниц и даже, привыкших ко всему, прекрасных следователей женского пола. В этот день мадам Ермоленко больше не вернулась, очевидно, что нечаянная встреча с мозолистой рукой деревенского жителя была слишком сильными потрясением для энергичной женщины.
В тот же день, вечером.
— А где Конев? — начальник пробежался взглядом по собравшимся на вечерний развод операм и не найдя мощную фигуру опера по «потеряшкам», уперся в меня.
— Так, Александр Александрович, так мы сегодня целый день Огородникова, который за судом в розыске числится, ловили, а потом он убежал по срочному делу…
— И что с Огородниковым?
— Наверное, уже в СИЗО увезли…
— Что, правда задержали? — начальник УРа схватил телефонную трубку прямого телефона и, дождавшись ответа, стал уточнять у дежурного по РОВД, правда ли его опера задержали находящего в официальном розыске жулика, и все ли там нормально с оформлением документов. О Руслане он больше не вспоминал.
Через двадцать минут, милостью майора, личный состав отделения ОУР был распущен на отдых, а я потащился в дежурную часть за последним жуликом- гостем Огородникова, все предыдущие попытки пообщаться с которым оканчивались неудачей в связи с сильной степенью алкогольного опьянения. — Я его списываю? — в надежде крикнул мне помощник дежурного, которому очень хотелось вычеркнуть из числа задержанных человека, сидящего в дежурной части больше трех часов.
— Подожди, через полчаса скажу… — «обломил» я сержанта в его мечтаниях, волоча вполне бодрого жулика в сторону подвала.
— Начальник, отведи в туалет…- прохрипел бывший сиделец, я молча кивнул и отвел его в уборную, оставшись стоять в проеме открытой двери, слушая, как похмельный тип долго пил холодную воду из-под крана.