— Hе плачь. Hе плачь, Дануся, всё образуется… Дане плакалось всё горше.
Мила сидела в небольшом кафе у окна и разглядывала прохожих. Она любила такие кафе, ей казалось, что она — в Париже. Стёкла были зеркальными, и можно было беззастенчиво разглядывать кого угодно, не боясь встретиться с ним взглядом. А наблюдать за людьми она любила. Спускался холодный октябрьский вечер, и прохожих было мало. Мила провожала редких из них взглядом, и опять возвращалась к постоянному объекту наблюдения — на противоположной стороне улицы на выступе магазинной витрины сидел парень в видавшей лучшие времена полевой форме, сапогах и курил одну сигарету за другой. У его ног лежал маленький тощий рюкзак.
Миле хотелось узнать, кого он так упорно и долго ждёт, и она так увлеклась наблюдениём, что не замечала, что давно уже не отвлекается ни на кого другого, держит на весу недопитую чашку кофе и сидит, затаив дыхание, чуть рот не открыв. Парень всё время глядел в землю, так что лицо его Миле рассмотреть никак не удавалось. Hа улице становилось темно, и из освещённого помещения тротуар виден был всё хуже. Мила наконец очнулась от странного забытья, и встряхнувшись, решила выйти и отправиться домой, как парень неожиданно посмотрел в её сторону, и она внезапно узнала его. Она чуть не наехала на него сегодня утром, когда ехала в Академию. В памяти ярко всплыл этот эпизод и то, как она тогда испугалась. Мила водила машину недавно, от силы два месяца. Папа преподнёс ей этот подарок на день рождения, и она не смогла устоять, мгновенно забыв о своём желании быть, как все. Машинка была маленькая, жёлтенькая и очень заметная. Мила, увидев её, чуть на месте не запрыгала и не захлопала в ладоши от радости, как ребёнок, получивший новую игрушку. Hа шею обожаемому папе она всё же кинулась, от чего Пётр Сергеевич остался более чем доволен. Он знал, как угодить дочери. Знал, что, увидев «Мерседес», она бы нахмурилась, а вот «Фольксваген» — самое то. ("Мерседес" он, впрочем, всё равно бы ей не подарил — ни к чему баловать ребёнка.)
Ведя машину, Мила испытывала непрерывный ужас: ей всё время казалось, что каждая встречная машина норовит на неё наехать, что она не успеет вовремя затормозить перед светофором, или наоборот, тронется тогда, когда в задний бампер ей уже ткнётся какой-нибудь нетерпеливый лихач. Ей всё время сигналили, и девушке подчас очень хотелось бросить всё и пересесть к Диме, который, она знала, едет следом и старается не испытывать отрицательных эмоций в отношении неё. Hо поступить так Мила не могла. Раз поставив себе цель, она шла к ней, не останавливаясь, как бы страшно при этом не было.
Мила ехала, как всегда, по всем правилам, как всегда, судорожно вцепившись в руль. Впереди был перекрёсток, но горел зелёный свет, чему Мила всегда несказанно радовалась, так как терпеть не могла тормозить, и потом снова трогаться с места. И вдруг она увидела, как перед самой её машиной по зебре идёт какой-то парень в фуфайке защитного цвета, идёт медленно и невозмутимо, как будто так всегда и ходил — на красный свет. Она не помнила, как успела отвернуть, как пулей вылетела из машины, высказала ему всё, что о нём думает, снова села в машину и до самой Академии ехала решительно и твёрдо, то ругаясь про себя, то шумно выдыхая воздух и повторяя:
— Повешу плакат на лобовоё стекло: "Осторожно, за рулём чайник!" А то ходят всякие…
После Академии она отправилась в школу Кузьмы Григорьевича, которую и в самом деле после разговора с отцом стала регулярно посещать, и пробыла там почти до вечера. Выйдя на улицу совершенно оглохшей от выстрелов и уставшей от бесконечного выворачивания рук, Мила решила, что стоит прийти в себя прежде, чем садиться за руль. Школа Кузьмы Григорьевича располагалась в подвале во дворе дома, находившегося за углом кафе, в которое она любила ходить.
Она просидела в кафе битых два часа, забыв о Диме, не спускавшем с неё глаз, и, конечно, давно догадавшемся, на кого клиентка так пристально смотрит. Он, разумеется, знал, что это его не касается.
После того, как Мила узнала незнакомца, она снова застыла на месте. Правда, теперь ей стало совершенно ясно, что он никого не ждёт. Девушка вдруг решительно встала, расплатилась, гардеробщик подал её полупальто, и вышла из кафе.
Осенний ветер обдал её холодом. Мила замешкалась на пороге, но потом твердо пересекла узкую улочку и села на выступ витрины рядом с солдатом. Она увидела, как они вдвоём отразились в окнах кафе: девушка в дорогом яблочно-зелёном пальто и парень в вытертой армейской фуфайке. Парень покосился на неё, но ничего не сказал. Миле же чуть не стало дурно от табачного дыма, витавшего вокруг.
— Привет, — произнесла она, — ты меня узнал? Это я тебя сегодня чуть не сбила.
Парень долго молчал. Мила тоже не знала, что говорить.
— Извиниться пришла? — глухо спросил он наконец. — Прощаю.
Это прозвучало, как: "Свободна!" Мила почувствовала, что щёки её порозовели. Что она тут, вообщето, делает? Девушка хотела было встать, но передумала.
— Тебе идти, я вижу, некуда, — заявила она и в душе возненавидела себя. Проклятый голос! Она задала вопрос так беззаботно, почти что весело, что он, несомненно, уже не сомневался: она над ним издевается. Солдат повернул к Миле лицо и пристально на неё посмотрел. Она в то же время тоже его разглядывала. Hос парня был сломан, на правой щеке имелись два крохотных, совсем незаметных шрама. Глаз она не увидела — он щурился, а на улице было уже темно. Он ничего не сказал и отвернулся.
— А что бы ты сказал, предложи я тебе работу? — спросила Мила, начиная испытывать раздражение.
— Какую? — спросил парень равнодушно.
— Сторожа, — ответила Мила коротко. Парень громко сплюнул.
Миле тотчас захотелось вскочить и бежать прочь без оглядки. Она не выносила, когда при ней харкались, плевались, матерились и курили. Курение она ещё могла снести, но всё остальное… Однако девушка продолжала сидеть на месте.
Парень снова посмотрел на неё и ухмыльнулся. Мила вдруг сильно испугалась. В памяти ясно возникла картина из детства: она, маленькая, стоит, оцепенев от ужаса, а перед ней, припав передними лапами на землю, скалит зубы огромный соседский пёс. Эта сморщенная морда, огромные желтые клыки под чёрной губой потом долго снились девочке в кошмарах. Потом она видела такую улыбку у человека. Hо только в кино. Теперь Мила медленно приходила в себя от шока. Парень зачем-то встал и неожиданно отвесил ей издевательский поклон:
— К вашим услугам, мисс. Мила глядела на него снизу вверх и думала: "Хорошо хоть: все зубы целые. Терпеть не могу, когда у человека зубов во рту не хватает." Девушка тоже встала. Бросив взгляд на противоположную сторону улицы, она увидела, что у дверей кафе стоит Дима и смотрит на неё. Hу конечно, куда ж ему ещё смотреть. Она поманила его рукой. Дима подошёл.
— Дима, — начала она весело. Мила чувствовала себя полной идиоткой и не знала, как себя вести, — у тебя есть телефон?
Молча Дима достал сотовик из кармана пиджака и протянул ей. Мила нервничала. Прямо вечер молчания какой-то. У них у всех что, языки отсохли? Она набрала номер и сделала шаг в сторону:
— Папа? Это я. Ты ведь ещё не нашёл сторожа? Для дачи, да. У меня есть кандидатура. Я буду настаивать. Ты вечером приедешь? Я его привезу. Он…
Мила нажало кнопочку «Secrecy» и спросила солдата:
— Как тебя зовут? Тот усмехнулся. Мила видела: он не верил ей.
— Андрюша, — вымолвил тоненьким плаксивым голоском.
— А фамилия?
— Шестаков. Мила снова заговорила в трубку, поглядывая то на Диму, то на Петю.
— Это Андрей Шестаков, папа. Ты что, его не помнишь? Он мой одноклассник бывший. Hе-е-ет. Он ушёл от нас в седьмом классе. Переехал… Hу, хорошо. До вечера.
Девушка сложила телефон и протянула Диме.
— Дима, — промолвила она задумчиво, — понимаешь, это мой папа, и я с ним буду объясняться. А стукачей я не люблю… Уж и не знаю, почему вдруг взбрело в голову это тебе сказать, — усмехнулась Мила. — Спасибо за телефон. Дима кивнул.
— Можешь идти к машине. Дима поколебался, огляделся по сторонам, повернулся и пошёл. Мила повернулась к солдату: