Питер Хёг
Представление о двадцатом веке
Предисловие
Эта книга — История датских надежд, рассказ о том, чего мы боялись, о чем мечтали, на что надеялись и чего ожидали в XX веке, и я попытался рассказать обо всем этом как можно более достоверно и просто. И чтобы стало понятно, зачем вообще все это было писать, я хочу сначала рассказать о двух эпизодах.
Однажды, ранней весной тысяча девятьсот двадцать девятого года, в гостиной виллы на Странвайен Карстен помогал своему отцу, Карлу Лаурицу, собирать пулемет. Когда они собрали его и установили на сошки, оказалось, что пулемет занимает чуть ли не все пространство от стены до стены. Кто-то может задаться вопросом — зачем в гостиной пулемет? Но Карстен не удивлялся, для него все происходящее было лишь естественным продолжением брутальной элегантности отца, и когда он лег на живот и посмотрел сквозь прицел, ему показалось, что ствол пулемета с какой-то безоглядной решительностью смотрит в туманное будущее.
И тут Карл Лауриц сказал:
— Вот что, парень, тебе семь лет, и ты уже можешь понять, что в жизни главное: надо всегда смотреть вперед, потому что именно там находятся деньги.
Хотя Карстену было всего пять лет и он ничего не понял, он тем не менее зачарованно слушал, ведь в то время отец разговаривал с ним нечасто.
Это первый эпизод.
Второй происходит в то же самое время в Кристиансхауне, в доходном доме, Мария Йенсен наблюдает за тем, как ее мать Анна делает уборку. Занимается она этим уже несколько лет подряд, но сейчас имеются основания полагать, что наконец-то дома воцарится стерильная чистота. Врач, лечивший местных бедняков, одолжил ей микроскоп, позволивший Анне заглянуть в микробную бездну на стенах, которые, как ей казалось прежде, были уже совсем чистыми и которые теперь приходилось протирать спиртом. Мария стояла рядом с матерью. Собравшись с силами, она попыталась справиться с заиканием, которое в последнее время усилилось, и спросила ее:
— З-з-зачем тебе эти с-с-стекла?
Анна ответила, что при помощи микроскопа можно добиться идеальной чистоты.
— Но что т-т-толку? — возразила ей Мария. — Все снова запачкается.
Не найдя, что ответить, Анна на некоторое время замерла, удивленно глядя на дочь.
Мгновение спустя все остается в прошлом. Анна возвращается к своей необозримой уборке, Карл Лауриц разбирает пулемет и на следующий день бесследно исчезает, и если дети запомнили эти события и впоследствии смогли рассказать мне о них, то, скорее всего, это не случайно, хотя вовсе не означает, что им следует придавать какое-то особое значение, ведь Карстен с Марией запомнили и много всего другого. Но мне представляется важным, что обе эти сцены не являются чем-то исключительным, я полагаю, что как раз в то время, когда все это происходит, на Странвайен и в Кристансхауне сосредоточилось очень много надежд, и если я продолжаю это свое повествование — и со временем еще вернусь к Карстену и Марии, — то потому, что считаю: внутри множества повседневных событий, а возможно, и каждого, заключена суть целого столетия.
Часть первая
Карл Лауриц
Карл Лауриц появился на свет в поместье Темный холм в новогоднюю ночь. Имена его родителей установить так и не удалось, но известно, что вскоре после рождения младенца усыновил управляющий. К тому времени Темный холм уже в течение двухсот лет — или, во всяком случае, не менее двухсот — от постоянно изменяющегося мира ограждала высокая, увенчанная железными шипами стена из серого известняка с вкраплением древних окаменелостей. Стена эта окружала дворцовые угодья и дома, сложенные из того же серого известняка. Внутри стены дополнительной защитой служил ров, в зеленоватой воде которого летними днями огромные сомы размером с аллигатора неподвижно грелись на поверхности, переливаясь в тех скупых лучах солнца, которым удавалось проникнуть из-за стены внутрь поместья.
Почти все сходятся во мнении, что Карл Лауриц родился в 1900-м, в ночь на новый, 1900 год, но для обитателей замка дат не существовало. Дело в том, что время в поместье навсегда остановилось с того самого дня, как Граф распорядился начать работы по возведению стены, а заодно и остановить хитроумные механизмы всех часов, которые прежде показывали не только время, день и год, но и положение Луны и планет, — и сообщил своему секретарю, в обязанности которого до тех пор входило написание истории поместья, что времени больше не будет, поскольку оно, по мнению Графа, представляет собой какое-то современное, мещанское изобретение, ему, Графу, в его поместье оно совершенно ни к чему, и отныне будет существовать лишь одно время — год первый.