Однажды утром все знакомые семейства и все деловые партнеры получили белоснежную открытку с сообщением о счастливом событии — помолвке Кристофера Людвига Теандера Рабова и дочери пробста[11] Катарины Корнелиус Бак. Всерьез к этому отнестись было нельзя, ведь всем было известно, что Кристофер Людвиг и дочь пробста прежде никогда не встречались. Во-первых, потому что Кристофер за время детства и юности почти не покидал свой огромный кабинет, во-вторых, потому что он в соответствии с установленным в доме порядком никогда не оставался один — без слуг или родителей, и, в-третьих, потому что Катарина до недавнего времени проживала на курорте в Германии, где ее тщетно пытались излечить от уже тогда мучившего ее чахоточного кашля. И тем не менее у большинства получивших открытку возникли какие-то смутные сомнения: хотя подписи на ней и не было, текст был напечатан шрифтом «Fed Venus». Этот шрифт, в сочетании с тяжелым, горько-сладким ароматом сушеных австралийских гвоздик напомнил большинству адресатов о матери Кристофера и о ее даре предвидения. Пастор Корнелиус сначала глазам своим не поверил, потом рассердился, даже разгневался, но немного спустя поостыл и впал в молчаливую задумчивость. Несколько дней он пытался выведать что-нибудь у дочери, но та ушла в себя, время от времени заходясь в приступе кашля, и в конце концов он отправился к Кристоферу. Войдя в его кабинет, он молча положил перед ним открытку. Кристофер внимательно изучил ее, потом проверил, как дата помолвки согласуется с его распорядком дня, и только тогда поднял взгляд на пробста.
— Совершенно исключено. Если только вся помолвка не прошла менее чем за полсекунды, — сказал он без тени улыбки.
Корнелиус ушел, убежденный в том, что полученная им открытка — чья-то дурная шутка, а о Кристофере он подумал: «Вот же дурак, безнадежный, непроходимый дурак, прости Господи!»
Несколько месяцев спустя были разосланы приглашения на свадьбу. В почтовые ящики их опустили ночью, и никто не видел, кто их разносил. Приглашения выглядели аляповато и изобиловали множеством пышных деталей. Текст был напечатан золотыми буквами на бумаге ручной работы, с тисненой монограммой Старой Дамы — епископской митрой, обернутой шелковым платком, а по периметру были изображены гербы Рудкёпинга и амуры с бутылками шампанского в пухленьких ручках. В приглашении перечислялись все этапы великого дня, начиная с венчания, которое должен проводить сам пробст и которое должно начаться в половине шестого утра, чтобы служанки и те управляющие и печатники, которые работают в воскресную смену, не опоздали к началу рабочего дня, после чего должен был состояться праздничный прием в продолговатом дворе, а вечером — торжественный обед, ход которого был расписан с точностью до секунды, в том числе было указано, кто именно из жителей города будет произносить речи и какова продолжительность этих речей, а также излагалось краткое их содержание и давались рекомендации относительно длительности аплодисментов перед тем, как гости перейдут к поглощению меню, которое тоже было подробно описано и представляло собой какое-то чудовищное сочетание пристрастия Старой Дамы к кухне ее прошедшего в нищете детства с ее очарованностью богатством. Угощать гостей будут ячневой кашей с шампанским, омлетом с беконом, мятным ликером, винным желе на основе «Шато Марго» и марципаном, предварительно законсервированным в утином жире, а когда подадут кофе, коньяк и очищенную от сивушных масел картофельную водку, которую Старая Дама по-прежнему предпочитала ликерам и крепленым винам, к лепным потолкам взлетят фейерверки, заиграет оркестр из восемнадцати человек в форме пожарных и на столе появятся шоколадные конфеты, цельные кофейные зерна, пшеничный хлеб, сливочное масло, блинчики с вареньем из черной смородины и светлое бочковое пиво. А к окончанию торжества из отдаленной деревни прибудет четверка крепких парней брутальной наружности, которым заплачено в том числе и за то, чтобы они ни капли не взяли в рот до восхода солнца, когда им придется выпроваживать последних гостей — таковые были перечислены поименно, как те, кто добровольно уйдет на рассвете, прихватив с собой последний бочонок пива, так и те, кто станет упираться и откажется идти домой, мешая тем самым уборке, без которой рабочий день в понедельник не может начаться вовремя. Вот этих последних крутые деревенские парни, повыбивав им зубы, шарахнут головой о белый буковый пол, а потом выкинут на улицу, где те полежат в канаве, захлебываясь кровью и соплями, до того точно указанного момента, когда им пора будет уползти восвояси, чтобы огромный дом в глубине площади мог встретить первые лучи солнца начищенными до блеска окнами и готовностью к труду, и не осталось бы никаких досадных следов после счастливого события, вот и всё, и «наилучшие пожелания, особенно тем, кто приглашен на обед», писала Старая Дама, и к приглашению прилагался также список гостей, под которым стояла ее подпись.