Иногда в такие вечера к ним присоединяется Амалия, и раз уж эта старая тигрица приходит погреться к маленьким овечкам, то есть к Марии и двойняшкам, то значит здесь действительно царит гармония. Заглядывали к ним и Адонис, и Рамзес с Принцессой. Их разыскала Мария, они несколько лет подряд были кем-то вроде странствующих пророков, проповедуя на рыночных площадях в провинции достижения современной электроники и показывая диапозитивы и узкопленочные фильмы, которые убеждали зрителей в том, что через несколько лет в Америке возможно будет транспортировать все, практически все, по телевизионным каналам. Техникой занимается Рамзес, он уже совсем старик, а Адонис поет печальные песни о том, что, кто знает, может быть, все мы — электрические сигналы, которые непрерывно производит некая машина, управляемая каким-то неведомым существом, а наша любовь — это просто электронный вихрь в бесконечном круговороте? Он поет, картинки сменяют одна другую, а Принцесса не сводит глаз со зрителей, которые понятия не имеют, что когда-то она была принцессой цирка и самой знаменитой преступницей своего времени и что сейчас ей перевалило за сто пятьдесят лет.
Мария попыталась разыскать и Кристофера Людвига, дедушку Карстена, с которым она никогда не встречалась, она-таки нашла квартиру на улице Даннеброг, но путь ей преградили книги — стена книг, окончательно закрывшая узкие проходы, по которым Амалия с Карстеном много лет назад добрались до Кристофера. Никто так и не узнал, что стало с ним, с Гуммой и с двумя сестрами Амалии.
Семейная гармония длится, конечно, недолго, и вскоре картинка распадается, Карстен поднимается со своего места — у него есть неотложная работа, и минуту спустя уже слышно, как он ходит взад и вперед по кабинету, репетируя предстоящую речь на процессе, вопрошая, доколе Министерство сельского хозяйства будет злоупотреблять нашим терпением, а у Марии назначен визит к психиатру, Мадсу нужно еще сделать сто пятьдесят отжиманий, а потом отправиться к себе, чтобы психологически подготовиться к завтрашнему финалу в четырехсотметровке. Маделен уже ушла, ушли все, кроме Амалии, и если она и осталась, погрузившись в свои мысли, то лишь потому, что на глаза ей попалась газета, в которой она рассматривает фотографию, не очень четкое изображение политиков некой латиноамериканской страны, собравшихся вокруг президента, и на заднем плане она видит кого-то знакомого, потому что хотя человек этот и черноволосый, и у него испанские усы, и хотя черты лица размыты газетным растром, нет никаких сомнений, что это Карл Лауриц. Он смотрит — пусть нечетко, пусть через фильтры и через пропасть времени и пространства, под аккомпанемент бьющегося сердца Амалии — в будущее все так же пристально.
В эту же минуту Рамзес с Принцессой снова вступают в грохочущий мир, прославляющий технику и современность, но им удается сделать лишь маленький шаг, потому что как только они выходят на шоссе, их сбивает грузовик, и когда они пытаются подняться, их сбивает другой грузовик, и при следующей попытке встать на ноги их сбивает какое-то другое транспортное средство, может быть, зерноуборочный комбайн, или колонна грузовиков, или армейские бронемашины. Постояв какое-то время на обочине, Адонис исчезает — ему всегда было нелегко оказываться лицом к лицу с превратностями жизни.