И все же объяснять обвинение христиан в людоедстве только лишь ошибочной интерпретацией отдельного церковного таинства не следует. Человеческие жертвоприношения бытовали в незапамятные времена как у азиатских, так и у европейских народов. В античную эпоху они были практически изжиты, во всяком случае, не могли уже совершаться легально, поскольку государство сурово пресекало такого рода ритуалы, но даже и тогда сохранялись в некоторых подпольных общинах. Ходили упорные слухи о «кровавых таинствах», совершаемых той или иной религиозной группой, ритуальных убийствах, заклании невинных младенцев, окроплении алтарей человеческой кровью и о прочем в таком духе [66]. О некоторых императорах, осужденных римской историографией, также говорили, что они приносили в жертву мальчиков (Лампридий. Гелиогабал, VIII, 1). Христиане сами не брезговали подобными слухами, особенно, когда речь заходила об их противниках. Евсевий Кесарийский перечисляет эти бесчеловечные обряды в «Евангелических доказательствах», IV, 16, попутно замечая, что митраисты творили их даже во времена Адриана. Те же самые кровавые ритуалы Дионисий Александрийский приписал главе египетских магов, наставнику императора Валериана (Евсевий. Церковная история, VI, 10, 4). Осуждая ересь Монтана, Филастрий не преминул добавить, что он совершал «ужасную мистерию с ребенком» (О ересях, 49). В ритуальных убийствах и гаданиях по человеческим внутренностям церковные писатели обвиняли ненавистного им императора Юлиана (Феодорет. Церковная история, III, 21; 22). А об «еврейских изуверах» (выражение Плутарха в «Застольных беседах», IV, 6, 1) давно уже говорили, что они ежегодно запирают Иерусалимском храме одного грека, откармливают его, затем закалывают и поедают, клянясь при этом «хранить ненависть к эллинам» (Иосиф Флавий. Против Апиона, II, 91-96). Из Античности «кровавый навет» плавно перетек в Средневековье, когда он прочно овладел умами христиан и вылился в еврейские погромы, а затем добрался и до Новейшего времени.
Некоторые нетипичные представления
В одном из первых сообщений о христианах, принадлежащем перу Тацита, содержатся довольно загадочные слова: crimine odio humani generis – «уличенные в ненависти к роду человеческому». Человеконенавистничество это оказалось настолько значительным в глазах императорских чиновников, расследовавших причины пожара в Риме в 64 г., равно как в глазах всех столичных жителей, что оно совершенно затмило обвинение христиан в умышленном поджоге, с которого, собственно, и началось дело. «Сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, – пишет Тацит, – а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, скольков ненависти к роду человеческому» (Анналы, XV, 44, 4). Последовавшая затем жестокая расправа постигла христиан главным образом не за поджог, а за их «человеконенавистничество». Вероятно, в связи с этим рассказом Тацита в апологетических сочинениях Тертуллиана указывается, что христиан называют «врагами народа» (hostes populi) или «врагами рода человеческого» (hostes generis humani), когда на самом деле они враги человеческому заблуждению (К народам, I, 17; Апология, XXXVII, 8). Но что именно Тацит имел в виду, говоря о человеконенавистничестве христиан? Такая формулировка обвинения нетипична в антихристианских процессах и не встречается в сочинениях античных авторов, писавших против христиан.
Ситуация немного прояснится, если мы обратимся к подобным же обвинениям в адрес евреев. Мы уже видели, что большинство антиеврейских представлений затем было перенесено на христиан. По словам Диодора Сицилийского (I в. до н. э.), беглецы из Египта «объединившись в племя иудеев, стали из рода в род передавать ненависть (to. mi/soj) к людям. Поэтому-то к обычаям они приучают к самым странным: де делить трапезы ни с кем из иноплеменников и ни в коем случае не испытывать к ним расположения» (Историческая библиотека, XXXIV, 1, 2). И далее, со ссылкой на Гекатея Абдерского (IV-III вв. до н. э.): «будучи сам изгнанником, он (Моисей) узаконил нелюдимый и замкнутый образ жизни» (там же, XL, 3, 4). В первом указе Артаксеркса об иудеях говорится: «один враждебный народ, по законам [своим] противный всякому народу» (Есф 3:13d по Септ.). Следовательно, под человеконенавистничеством понималось прежде всего обособленность от окружающего населения, закрытость обрядов и ритуальной практики. Об «отложении иудеев не только от римлян, но и от всего человечества» говорил и Флавий Филострат: «жизнь они себе избрали особую и с прочими людьми не делят ни застолий, ни возлияний, ни молитв, ни жертвоприношений, так что отдалены от нас дальше, чем Сузы и Бактры и даже дальше, чем Индия» (Жизнь Аполлония, V, 33). Общеизвестны раввинские предписания о недопустимости совместной трапезы с иноверцами, запрет лечиться у них и прочие ограничения во внешних контактах. Действующие издревле, правила эти были окончательно оформлены в талмудическом трактате Авода-зара. Известно и то, что ранние христиане, то есть иудео-христиане следовали этим правилам (Деян 11:3; Гал 2:12). Таким образом, представление о человеконенавистничестве христиан появилось как реакция античного общества на их изоляционистское поведение.