С древнейших времен антитеза «мы» – «они», «свои» – «чужие» пронизывает мышление «нормативного» человека. При этом «они», «чужие» наделяются всеми отрицательными качествами, какие диктует принцип инаковости. «Они» – это зеркальное отражение «нас» со знаком минус, полная противоположность «нам». Именно так Тацит представляет образ жизни евреев: «Моисей ввел у них новые обряды, противоположные обрядам остальных смертных. У них гнусно все, что для нас свято, и, наоборот, все, чего мы чураемся, у них дозволено» (История, V, 4, 1). В случае с ранними христианами в категорию «иных», «чужих» попали не представители иной расы или культуры, как это обычно бывало, но члены того же общества, не разделяющие традиционные представления и стереотипы и придерживающиеся иного образа жизни. Это обстоятельство весьма точно отмечено в Послании к Диогнету (II в.): «Христиане не различаются от прочих людей ни страною, ни языком, ни житейскими обычаями… Обитая в эллинских и варварских городах, где кому досталось, и следуя обычаям тех жителей в одежде, в пище и во всем прочем, они представляют удивительный и поистине невероятный образ жизни. Живут они в своем отечестве, но как пришельцы; имеют участие во всем, как граждане, и все терпят как чужестранцы. Для них всякая чужая страна есть отечество, и всякое отечество – чужая страна… Иудеи вооружаются против них как против иноплеменников, и эллины преследуют их» (V, 1-5, 17). В положении презираемого и третируемого меньшинства, «богоненавистной шайки» (Юлиан. Письма, 14) или «третьего рода» (genus tertium) [70] христиане оставались вплоть до III в., когда у них впервые возникает ощущение своей многочисленности и могущества: «Да в кого же, как не в Христа, уверовали все народы?» – восклицает Тертуллиан в речи против иудеев, перечисляя тут же страны и провинции, в которых распространено христианство (VII, 4). В «Послании к Скапуле» Тертуллиан заявляет даже, что христиане составляют большую часть населения каждого города, «множество мужчин и женщин, люди обоего пола, всякого возраста и разряда» (II, 10; V, 2). Хотя Тертуллиан явно преувеличивал численность христиан его времени, показателен сам по себе уверенный тон апологета.
Христианство явилось в мир в эпоху глубокого кризиса традиционной греко-римской религии. Однако именно в этой неблагоприятной ситуации, в обстановке расшатывания и падения прежних религиозных устоев, нашествия с Востока многочисленных неведомых ранее культов и верований, в обществе включился механизм самозащиты. Он выразился в настойчивом обращении к архаическим элементам культуры, в кристаллизации наиболее продуктивных стереотипов, прежде всего в области религии. Историки культуры отмечают, что последние века античной цивилизации были ознаменованы именно таким защитным консерватизмом – по преимуществу религиозным [71]. Крайне негативное отношение к христианству, равно как и к другим чужеродным религиям, сложилось в результате этого защитного консерватизма.
Санкт-Петербург, 2004
[1] По крайней мере, до нас не дошло ни одного соответствующего текста. Те довольно поздние по времени эдикты императора Максимина, в которых осуждающе говорится о христианах и которые цитирует Евсевий Кесарийский (Церковная история, VIII, 17, 3-10; IX, 7, 3-14), сами по себе не являются теми указами, которые открыли гонения.
(обратно)[2] «Пустое суеверие» (vana superstitio) – выражение Вергилия в «Энеиде», VIII, 187.
(обратно)[3] В речи Цецилия из сочинения Минуция Феликса – formido («страх [перед божеством]»), собственно, и означает superstitio (Октавий, 5). Однако formido deorum, по-видимому, отличалось от timor deorum (благоговейного страха перед божеством – Гораций. Оды, II, 3, 295). Последнее словосочетание в форме timor Dei, timor Domini, timor Christi («страх Божий», «страх Господень») вошло в Новый Завет (Деян 9:31; Рим 3:18; 2 Кор 2:5; 7:1; Еф 5:21; Лаод 1:10 по Вульгате).
(обратно)[4] См. комментарии Г. А. Стратановского в кн.: Феофраст. Характеры. М., 1993. С. 101.
(обратно)[5] Перевод М. И. Рижского.
(обратно)[6] В соответствии с этим Порфирий Тирский называл христианство «варварским безрассудством» (ba, rbaron evxw, keilen to, lmhma), подчеркивая, с одной стороны, его случайность («безрассудство»), а с другой – чужеродность и враждебность цивилизации («варварское») (Евсевий. Церковная история, VI, 19, 7). И все же первым охарактеризовал христианство как «варварскую философию» раннецерковный апологет Титиан (II в.), бравируя этим и противопоставляя подлинную «варварскую мудрость» ложной – «эллинской» (Слово к эллинам, 29; 31; 35; 42).
(обратно)