Джимми и я молча встали рядом с остальными зрителями. Внезапно я почувствовал тошноту. По отчаявшимся глазам связанной женщины было видно, что она напугана до смерти. Её собирались убить. А все спокойно стоящие вокруг неё люди заплатили, чтобы наблюдать за тем, как она умирает.
Я уставился на свои ботинки, потом разглядывал необставленную комнату, считал трещины на потолке — лишь бы не смотреть в испуганные глаза обречённой женщины. Лишь раз я мельком взглянул в её сторону и увидел, как она дико извивается, пытаясь освободиться от оков, но верёвки были завязаны туго, а кляп прочно сидел на месте. Я быстро отвёл взгляд.
Наконец, вошёл человек и стал устанавливать видеокамеру. Он принёс с собой два прожектора, которые установил под прямым углом к женщине. В комнате, в которой и так было жарко, стало ещё жарче от источников света, и в неподвижном воздухе повис тяжёлый запах пота. Я не был уверен в том, что смогу тут оставаться.
Когда человек с камерой вытащил у женщины кляп, она начала кричать. Голос её был резким, высоким, наполненным абсолютным ужасом, а крики звучали коротко и отрывисто. Оператор начал снимать. Я заткнул уши руками. Люди рядом со мной с бесстрастными лицами отрешённо наблюдали за происходящим.
Мужчина с надетым на голову женским чулком зашёл в комнату и приблизился к женщине. Он стал лапать голое тело, трогая её повсюду. Она отбивалась от него с такой силой, что опрокинула стул. Он хладнокровно поднял его и продолжил трогать её тело.
Всё продлилось немногим более получаса. Человек с чулком применял ножовку, чтобы отрезать большие пальцы ног и пальцы на руках. Проводом он перетянул её груди. В закрытой комнате запах пота вскоре сменился более сильным запахом крови и смерти.
Мужчина работал обоими ножами.
Когда на её голову обрушился удар молотка, она была уже без сознания.
Я смотрел на всё это, не отворачиваясь, и меня не тошнило. Однако, несмотря на то, что брызги крови на меня не попали, я чувствовал себя грязным и запачканным кровью. В документе, который я подписал, было чётко сказано — я являюсь участником убийства, и я несу за него ответственность. Я испытывал вину, как будто сам орудовал ножами.
Я ни о чём не разговаривал с Джимми на обратном пути, и сел в свой пикап, не попрощавшись.
Дома родители уже закончили ругаться. Мама рыдала у себя в спальне, а отец прихлёбывал из бутылки и смотрел телевизор. Он осуждающе взглянул на меня, когда я направился к себе.
— Где, к дьяволу, ты был всю ночь?
— У Джимми, — ответил я.
Он снова повернулся к телевизору, и я пошёл дальше, в свою комнату.
Мне снилась обнажённая женщина, которая кричала и умоляла сохранить ей жизнь. А я бил ей в лицо молотком, обрушивая его на неё снова и снова.
Я не звонил Джимми две недели. Он тоже мне не звонил.
Когда Джимми наконец позвонил, голос у него был взволнованным и испуганным.
— Ты ничего не получал по почте в последнее время? — спросил он напрямик.
— Что именно?
— Можешь приехать? — сказал он. — Сейчас?
На самом деле я не хотел ехать к Джимми, но что-то в его голосе сказало мне, что надо.
— Сейчас буду, — сказал я.
Родители опять спорили. Точнее, спорил отец. Мать бессвязно орала, очевидно, спьяну. Она часто напивалась на последней неделе, и меньше обычного вступала в перепалку с отцом. Я не знал, хорошо это было или плохо.
К Джимми я ехал, опустив окна. Вечером стало прохладней, и уже не нужно было включать кондиционер.
Он снова сидел в кабине своего «Джипа», как сидел в ту ночь, когда мы ездили на снафф-шоу. Только глядеть на него в этот раз было неприятно, ко мне вернулась ужасная мерзость той ночи, и желудок замутило. Я вспомнил, как он говорил о том, что ходил туда ранее, и спросил себя, а не был ли он там снова. Я не представлял себе, чтобы кто-нибудь мог захотеть выдержать эту бойню больше одного раза.
Он подошёл ко мне, и я увидел, что в руке он держит лист бумаги.
— Ты получал что-нибудь подобное? — спросил он.
Я взял у него листок. Это была дёшево отпечатанная афиша снафф-шоу. «Думаешь о самоубийстве?» — гласил заголовок. — «Если твоя жизнь не стоит того, чтобы её продолжать, не заканчивай её в одиночку. Позвони нам, и мы поможем положить конец твоим страданиям». Внизу находился телефонный номер.
— Иисусе, — сказал я. — Мы же у них в списке адресатов.
— У меня сестра её чуть не нашла, — сказал Джимми. — Надеюсь, что если её увидят, то она не вызовет подозрений или чего-то ещё, но…
Его голос замер.
На мгновение между нами повисла тишина.
— Ты был там с тех пор? — спросил я.
Он покачал головой.
— А ты?
— Нет, — я посмотрел на него. — Почему ты пошёл туда во второй раз?
Он пожал плечами.
— Думал, что это может быть забавно.
— Забавно.
Я вернулся к своему пикапу и уехал, не взглянув в сторону Джимми. Мне было интересно, как он спит по ночам. Я сомневался, чтобы его мучили кошмары.
По дороге к дому и улицы, и здания — всё казалось грязным и тусклым.
Большую часть следующего дня я провёл в Метро-Центре,[2]спасаясь от жары в кондиционированной прохладе торгового комплекса. Я не встретил никого из знакомых, но это было только к лучшему. Я заходил в магазины, продававшие книги, музыкальные записи, одежду, пытаясь привести в порядок мысли в своей голове.
Было уже больше шести, когда я, наконец, вернулся домой, но там никого не было. Я пошёл на кухню сделать сэндвич и увидел на столе афишу.
Думаешь о самоубийстве?
На полу возле стола валялись три мятых листа бумаги. Я подобрал один и разгладил его. «Дорогой Дэн» было написано на нём рукой моей матери. Я подобрал ещё один бумажный комок. «Дорогой Дэн» гласил он. Ничего другого не было и на последней записке. Лишь опять моё имя: «Дорогой Дэн».
— Нет! — закричал я во весь голос.
Я выбежал к пикапу и погнал к Джимми. Он был на улице, когда я наполовину влетел к нему на газон.
— Ты что делаешь? — оторопело спросил он.
— Садись в машину! — заорал я. — Нам нужно на шоу!
Не задавая вопросов, он немедленно запрыгнул в кабину. Я рванул с места, следуя его указаниям, надеясь, что из-за короткого крюка до его дома мы не приедем слишком поздно.
Через двадцать минут мы добрались до розового здания. Я выскочил из пикапа и бросился к двери.
— Пятнадцать долларов, — сказал Чарли Дэниелс. — И подпиши расписку.
Я швырнул ему деньги, быстро нацарапал подпись и помчался по коридору.
— Адрес и номер водительских прав, — крикнул он мне вслед.
Когда я ворвался в помещение, камера уже снимала. Мать, связанная и обнажённая, сидела на стуле. Кляпа у неё во рту не было, однако она не кричала. Глаза её выглядели мёртвыми. Люди, смотревшие на неё, молчали, и было похоже, будто им не по себе.
— Мама! — закричал я.
И в этот момент мужчина завёл бензопилу.