Этот «порядок», складывающийся в жизни, отнюдь не театр, хотя имеет с ним то общее, что втянутые в жизненную ситуацию обыкновенные люди, чтобы выдержать ее первоначально избранное определение, реально используют те же технические приемы и средства самовыражения, какие находятся в распоряжении профессиональных актеров. Но гофмановский анализ «порядка взаимодействия» не сводится к выявлению форм и ритуалов его театрализации и представительского обмана. Коммуникационные акты, даже совершаемые с целью приукрашенного представления своей деятельности, подразумевают определенные моральные отношения с аудиторией. Впечатления, производимые участниками коммуникации, все их нечаянные гримасы, непроизвольные жесты и «словесные жесты» (выражение Мида) истолковываются как скрытые обещания или претензии. А это уже материал для моральных суждений. Исполнители и публика, перед которой они стараются, действуют так, как будто между ними существует молчаливое обязательство поддерживать определенное равновесие противостояния и согласия. Это равновесие держится на часто бессознательном моральном познавательном соглашении не вводить друг друга в заблуждение слишком сильно, ибо производимые людьми впечатления — это, порой, единственный путь познания другого, его намерений и деятельности.
В общем, структура «порядка взаимодействия» формируется под влиянием противоположных сил, действующих на исполнителей. С одной стороны, их повседневная жизнь опутана моральными ограничениями, так что они субъективно и объективно пребывают в сфере моральных отношений. С другой стороны, каждый человек в круговороте повседневных дел рано или поздно сталкивается с ситуацией, когда для пользы дела требуется сконцентрировать и немножко подправить впечатления (то есть прибегнуть к манипуляции ими), производимые его действиями на других. Деловые действия по сути превращаются тогда в «жесты», адресованные аудитории. Жизненная практика человека театрализуется. И здесь его в первую очередь начинает интересовать по своему существу аморальная проблема создания видимости, убедительного для других впечатления, будто в его действиях соблюдены все нормы морали и законности. Именно поэтому повседневная жизнь часто делает из обыкновенных людей искушенных знатоков сценического мастерства.
Все сказанное еще раз подтверждает обоснованность выделения Гофманом «порядка взаимодействия» как самостоятельной области социологического исследования. В принципе, основное, что он хочет узнать об этом «порядке», сводится к вопросу о том, какого рода впечатления от реальностей и случайностей всякого непосредственного социального взаимодействия способны разрушать впечатления, тщательно насаждаемые и воспитываемые в рядовых представлениях-спектаклях повседневной жизни. Внимание Гофмана сосредоточено в основном на путях и причинах подрыва взаимного доверия людей к получаемым ими в ходе совместной деятельности впечатлениям, а не на проблеме природы социальной реальности как таковой. Поэтому он уделяет столько места и времени замаскированным ложным представлениям и техническим приемам дезинформирующей коммуникации, всякого рода двусмысленностям и умолчаниям, позволяющим создать выгодную иллюзию, не опускаясь в то же время до прямой лжи, весьма уязвимой для разоблачений. Точно так же анализируются им изощренные защитные приемы, оберегающие от подобных разоблачений избранную линию поведения и «темные секреты» командных и индивидуальных исполнений. Успех этих приемов возможен опять-таки при определенной моральной дисциплине исполнителей, которую Гофман характеризует словосочетаниями «драматургическая верность», «драматургическая осмотрительность» и т. д.