Мери Ли утверждает, что делает для мистера Блейкси не больше, чем для других своих богатых клиентов.
«Я делаю то, чего, как я знаю, они хотят: притворяюсь, будто от них балдею. Иногда они ведут себя как маленькие мальчики в играх. Мистер Блейкси всегда такой. Он играет в пещерного человека. Он вламывается в мою комнату, облапывает меня и жмет до тех пор пока, как он воображает, у меня дух захватит. Это просто смешно. После того, как он кончит заниматься со мной любовью, мне приходится говорить ему: „Милый, ты сделал меня такой счастливой, что я чуть не закричала…“ Просто не верится, что взрослому мужику хочется играть в такие игры. Но ему хочется. И не только ему. Большинству из богатеньких».
Мери Ли настолько убеждена, что ее главное достоинство в торгах с богатыми клиентами — это способность вести себя стихийно-естественно, что для обеспечения такой возможности недавно перенесла операцию с целью навсегда исключить опасность беременности. Она смотрит на это как на капиталовложение в свою карьеру[294].
Но в таких случаях рамки анализа, выработанные в данном исследовании, опять становятся слишком стеснительными, ибо эти тактичные действия со стороны аудитории могут стать более сложными и трудоемкими, чем само представление, откликом на которое они являются.
Я хотел бы добавить заключительное соображение о такте. Всякий раз, когда аудитория проявляет тактичность, есть вероятность, что исполнители по ходу дела поймут, как деликатно их опекают. Если такое происходит, то логически возникает следующая возможность: аудитория в какой-то момент поймет, что исполнители знают об этой тактичной опеке. Тогда, в свою очередь, исполнителям опять предоставляется возможность понять, в какой мере аудитории известно об их собственном знании того полезного факта, что им снисходительно покровительствуют. Далее, по достижении такого уровня взаимной информированности, в исполнении может настать момент, когда разделенность команд рухнет и заменится внезапно общностью взглядов, при которой каждая из команд открыто сознается перед другой в степени своей информированности. В такие моменты вся драматургическая структура социального взаимодействия внезапно и остро обнажается и разделительная линия между командами мгновенно исчезает. Независимо от того, вызовет ли такое положение дел стыд или смех, команды, вероятнее всего, быстро возвратятся в русло своих предназначенных судьбою характеров.
Только что было показано, как аудитория вносит существенный вклад в поддержание спектакля на плаву, проявляя такт или предпринимая практические покровительственные действия в пользу исполнителей. Совершенно очевидно, что если от аудитории хотят проявлений такта для блага исполнителя, то и сам исполнитель должен действовать таким образом, чтобы сделать возможным оказание подобной помощи. Это тоже потребует дисциплины и осмотрительности, но особого рода. Например, выше было сказано, что тактичные посторонние, нечаянно оказавшиеся в положении, из которого подслушивается чужое взаимодействие, для смягчения неловкости могут предложить спектакль отсутствия внимания и интереса с их стороны. Чтобы помочь такому тактичному поведению, участники, сознавая физическую возможность быть подслушанными, могут опустить из своих разговоров и действий все, что подвергло бы чрезмерному испытанию это тактичное решение посторонних людей, и в то же время включить туда достаточно полусекретных фактов с целью показать, что ни в чем не подозревают демонстрируемый чужаками спектакль полного отказа от участия в их взаимодействии. Подобно этому, если секретарша по указанию начальства сообщает посетителю, что человека, которого он хочет видеть, нет на месте, то умный посетитель, щадя секретаршу, отойдет от внутреннего телефона, чтобы не услышать, как говорит с нею тот, кого якобы нет.
В заключение этого обзора упомянем две общие стратегии в проявлениях такта относительно другого такта. Во-первых, исполнитель должен быть чувствительным к намекам и готовым их воспринимать, ибо именно через намеки аудитория в состоянии предупредить исполнителя, что его спектакль не приемлем и что ему лучше изменить его побыстрее, если необходимо спасти ситуацию. Во-вторых, если исполнитель в каком-либо отношении ложно представляет факты, он должен делать это в соответствии со своего рода этикетом, принятым для таких ложных представлений: он не должен загонять себя в положение, из которого его не смогут вытащить даже самые жалостные оправдания и самая доброжелательная аудитория. При проговаривании сознательной лжи исполнителю как бы положено придавать голосу оттенок насмешливости, так что, если его поймают, он сможет отречься от всякого притязания на серьезность и сказать, что он только шутил. При ложном представлении своего физического облика исполнителю рекомендуется использовать средства, которые допускают какие-нибудь невинные оправдания. Так, лысеющие мужчины, которые для маскировки постоянно носят шляпу внутри и вне помещения, могут более или менее отговориться тем, что простужены, или что просто забыли снять шляпу, или что возможен неожиданный дождь. Но фальшивая накладка уже не даст носителю ее никакого извинения за обман, а аудитории — никакого оправдания за свое попустительство обманщику. По существу, тип самозванца, упоминавшийся ранее, в некотором смысле можно определить как лицо, которое делает невозможным проявление такта со стороны аудитории в отношении замеченного ложного представления.
294