Когда индивид передвигается на новую позицию в обществе и получает новую роль к исполнению, ему, скорее всего, не растолковывают во всех подробностях как вести себя, и к тому же вначале факты новой ситуации не давят на него с достаточной силой, чтобы определять его поведение автоматически, без дальнейших размышлений о нем. Обыкновенно индивиду подают лишь немногие реплики-подсказки, намеки и постановочные инструкции, предполагая, что он уже имеет в своем репертуаре богатый набор элементов и фрагментов исполнений, которые потребуются в новой обстановке. Так, индивид может ясно представлять себе, как выглядят скромность, уважение или праведное негодование, и способен, когда нужно, плутовать в игре этими образами. Возможно, при нужде он сумеет сыграть даже роль загипнотизированного субъекта[106] или совершившего преступление якобы в «навязчивом» состоянии[107], опираясь на какие-то образцы такого поведения, с которыми он уже знаком.
Артистическое исполнение, или хорошо поставленная мошенническая игра, требует подробного сценария относительно разговорного содержания данной рутинной партии. Однако обширная часть этого исполнения, включая «непроизвольное самовыражение», зачастую располагает очень бедными постановочными указаниями. Все предполагают, что исполнитель-иллюзионист и так уже многое знает о том, как управлять своим голосом, лицом и телом, хотя он (как и любой человек, направляющий его действия), скорее всего, затруднится подробно и четко сформулировать эти свои знания. И в этом, конечно, мы все близки к положению простого человека с улицы. Социализация, возможно, и не требует очень уж подробного обучения множеству специальных мелочей в исполнении каждой отдельной конкретной партии — для этого попросту не хватило бы ни времени, ни сил. Что, по-видимому, действительно требуется от индивида — это научиться общепринятым способам выражения в достаточной мере, чтобы быть в состоянии «войти» и более или менее справиться с любой ролью, которая ему может выпасть в жизни. Признанные исполнения обыденной жизни отнюдь не «разыгрываются» или не «ставятся» в том смысле, что исполнитель заранее знает, что именно он собирается делать, и потом делает это только из-за ожидаемого результата. Особенно «недоступным» обыкновенному исполнителю будет розыгрыш его непроизвольных самовыражений[108]. Но как и в случае менее признанных обществом исполнителей, неспособность обыкновенного человека заранее выработать сценарий своих телодвижений и красноречивых взглядов вовсе не означает, что он не сумеет выразить себя с помощью этих инструментов в направлении, уже драматически проработанном и сформированном в его репертуаре действий. Короче, все мы действуем-играем лучше, чем знаем как делаем это.
Когда случается наблюдать по телевизору, как некий борец мнет, грубо швыряет и вяжет узлом своего противника, зритель вполне способен разглядеть, несмотря на старательное втирание ему очков, что борец просто разыгрывает из себя (и знает это) «громилу» и что в другом матче ему могут поручить другую роль — роль симпатичного борца, которую он исполнит с равным блеском и сноровкой. Но, вероятно, гораздо менее доступно массовому пониманию то, что хотя такие детали, как число и характер падений могут быть обговорены заранее, подробности использованных выразительных гримас и телодвижений идут не от сценария, а от моментальных требований соразмерного стиля, чувство которого безотчетно крепнет от эпизода к эпизоду почти без предварительного обдумывания.
Тому, кто хочет понять людей в Вест-Индии, которые изображают «лошадей» или одержимых «духом вуду»[109], будет поучительно узнать, что одержимый способен воспроизводить точный образ вселившегося в него божества, благодаря накопленным при посещении культовых собраний знаниям и воспоминаниям в течение всей его предшествовавшей жизни[110]; что он в точности соблюдает правила социальных отношений с теми, кто его наблюдает; что состояние одержимости наступает у него как раз в нужный момент церемониального действа, и одержимый до того хорошо исполняет свои ритуальные обязательства, что способен участвовать в своеобразной коллективной сценке вместе с другими персонажами, одержимыми в это время иными духами. Но зная это, важно понимать, что такое контекстуальное выстраивание роли лошади и т. п. все же позволяет участникам культа верить, что одержимость — явление реальное и что люди становятся одержимыми теми или иными духами совершенно стихийно, не имея никакой возможности их выбирать.
106
Этот взгляд на гипноз четко представлен в работе:
107
108
Это понятие заимствовано из работы: