Тем не менее, можно себе представить, что эти художники не пришли бы в восторг, если бы кто-то другой присвоил себе их авторство и оформил копирайт на их работу. Они ищут способы предотвратить подобные случаи присваивания, разрешая, однако, использование произведения в некоммерческих целях. Здесь могут помочь СС, пока существует система копирайта. Базовый принцип состоит в том, что авторское право на произведение не отрицается ( в конце концов, это право появляется в тот же момент, что и само произведение), но другие люди могут более или менее свободно и безвозмездно использовать работу на определённых условиях. Это достигается путем присовокупления лицензий, разработанных СС.
Даже если авторы сами не заинтересованы во владении копирайтом, сам факт существования этой системы означает, что им всё равно придётся мириться с ней — или же каким-нибудь усечённым её вариантом. Поскольку практика частного присваивания, несомненно, существует, нельзя её отрицать. Лучшее, что остаётся — вступить в игру, но руководствоваться при этом собственными правилами.
Однако с совершенно иными испытаниями сталкивается копирайт в современных не-западных странах, которые, как правило, бедны или крайне бедны. В контексте нашего анализа важно помнить о том, что феномен частного присвоения форм художественного самовыражения неизвестен в большинстве культур, или же играет второстепенную роль. Внезапно они оказываются между двумя реальностями. С одной стороны, в результате модернизации общества и связанного с ней развития технологий художники получают возможность обслуживать гораздо более обширные рынки. Продюсеры, звукозаписывающие компании и другие посредники предлагают им свои услуги, а порой даже влияют на содержание произведения. В игру вступает копирайт.
С другой стороны, у этих стран нет выбора. Членство в ВТО вынуждает их включать требования договора ТРИПС в национальное законодательство (Deere, 2009). Переход от системы, в которой копирайта вообще не существовало, к системе, где он играет ключевую роль, влечёт за собой огромные перемены. Художественный материал, который некогда принадлежал всему обществу и был доступен для свободного использования — возможно, управляемого и несколько ограниченного обычным правом*, — внезапно может быть объявлен индивидуальной собственностью какого-то автора, и «другим» его уже нельзя будет адаптировать по-своему. И получается, что идея и практика коллективного самовыражения, доступного каждому члену общества, исчезают без следа.
На примере патентов легко продемонстрировать, как местное традиционное знание конфискуется и попадает в частные руки, и часто в ущерб местному населению. Труднее доказать, как именно частное присвоение художественных форм вносит коренные изменения в локальные культуры. Очевидная логичность копирайта внедряется в сознание всех членов общества, независимо от пола и возраста, так прочно, что мешает им отчётливо и ясно на него реагировать. В этой связи возникает вопрос: зачем этим странам внедрять у себя систему, которая и так не подходит для XXI века? Есть ли смысл?
Нам следует помнить о том, что в начале 1990-х годов развивающиеся страны сопротивлялись введению договора по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности. Одним из их аргументов было то, что несколько странно инкорпорировать в систему ВТО, которая была изначально задумана как система договоренностей о свободной торговле, права на интеллектуальную собственность, устанавливающие монополистические правила в отношении знания и творчества. Противоречия начинаются в самих терминах. Эти страны также возражали против универсального характера договора ТРИПС и обязательной высокой степени защиты их рынков. Монополия на знания и идеи, сосредоточенная в руках компаний из богатых стран, только усиливается этим договором. И технологический разрыв между Севером и Югом увеличивается. ТРИПС лишь облегчает приток капитала из развивающихся стран в экономически развитые (Deere, 2009, с. 1).
П. Драхос подчёркивает, что в расширении системы копирайта, предназначенной для защиты интересов владельца авторских прав, явно просматриваются следы колониализма. Каждый последующий пересмотр этой системы приводил к появлению ещё более жестких стандартов. Когда развивающиеся страны избавились от своего колониального статуса, они тут же столкнулись с системой, которая, как выразился Драхос, «была запущена клубом бывших колонизаторских держав Старого света для удовлетворения их экономических интересов» (Drahos, 2005, с. 9). С помощью ТРИПС процесс только ускорился.
Третья ситуация, в которой копирайт вступает в противоречия с коллективными соглашениями, обнаруживается в обществах, где местные традиции, знания и фольклор по-прежнему являются живым аспектом культуры, где отсутствует различие, к примеру, между знанием и духовностью, где все грани жизни, природы и мироздания являются составляющими единого цикла. Это, как правило, бедные страны. И получается, что народные знания и священные для такого общества традиции, которые являются важнейшей составляющей его идентичности, крадут западные предприятия, вооружённые правами на интеллектуальную собственность. Придётся взглянуть в лицо реальности: эти общества связаны неразрывными узами с культурой предков, но зачастую они оказываются расколотыми внутренней борьбой за землю, природные ресурсы, знания, общественный контроль и культурное представительство, причиной чему нередко служат ранние формы колониализма, политическое давление и процесс модернизации.
Как ни посмотри, то, как обходятся с такими культурами, как они пострадали от эксплуатации и незаконного заимствования, в течение последних десятилетий становилось всё более отчётливым. Важной вехой на этом пути стала заключённая в 1992 году Конвенция о биологическом разнообразии, которая признала ценность традиционного знания в области защиты биологических видов, экосистем и ландшафтов. С целью защиты этих ценностей родилась идея о том, что следует разработать специальный режим прав на интеллектуальную собственность, систему, более приемлемую для защиты коллективной собственности в области знания и творчества. Если права на интеллектуальную собственность защищают отдельных личностей и целые компании, почему бы не трансформировать эту систему и не приспособить её к ситуациям, где невозможно идентифицировать индивидуального правообладателя?
В середине 1990-х этот вопрос был вынесен в программу Всемирной организации интеллектуальной собственности (ВОИС), которая создала Межправительственный комитет по интеллектуальной собственности, генетическим ресурсам, традиционному знанию и фольклору. После длительных переговоров в 2005 году был составлен проект декларации политических целей и основополагающих принципов, касающихся защиты традиционного культурного самовыражения и фольклора. Идеи, которые были в нём сформулированы, канули в Лету из-за возражений со стороны США и Канады.
Однако не одни только политические возражения явились причиной срыва этого проекта. Достижение соглашения по вопросу о том, что должен включать в себя договор о защите прав на интеллектуальную собственность, — процесс, отягощённый массой сложностей. Если говорить откровенно, то возможность превратить договор, в котором ясно выражено намерение регулировать индивидуальное присвоение, в соглашение, которое будет защищать коллективные права, близка к нулю. Копирайт требует идентифицируемого, индивидуального источника творчества; он требует фиксированной формы, а предоставляемые по закону о нём права имеют ограниченную продолжительность действия. В обществах, где все аспекты жизни взаимосвязаны, невозможно идентифицировать подобные элементы.