С гибелью осадного воеводы сплошная оборона крепости распалась на отдельные очаги. Живые продолжали разить врага, о сдаче никто не помышлял, да и татары, разъяренные непокорностью алексинцев, не брали пленных. Получивший несколько ран Данилка с трудом добрался до крепостных закутов и выпустил испуганных бушующим огнем животных. Лошади, коровы, свиньи, козы, овцы заметались по пожарищу, сбивая, топча и калеча заполнивших крепость врагов. В разных концах ее то и дело раздавался звон железа — защитники дорого продавали свои жизни. Стычки закончились лишь далеко за полночь.
На рассвете в крепость, превращенную в дымящиеся руины, въехал хан Ахмат. Его конь пугливо вздрагивал, наступая на мертвые тела. Татар среди них было куда больше, чем защитников, и хан грозно хмурил свое лицо.
— Мне говорили, что в крепости много русских ратников, — обратился он к окружавшим царедворцам. — Куда же они подевались?
— О повелитель! Они, должно быть, сгорели в огне, который аллах ниспослал на неверных! — ответили ему.
— Если они стали пеплом, кто же тогда поразил этих? — указал Ахмат на тела своих воинов. — Соберите мне пленников, я хочу говорить с ними.
Вскоре на пепелище вытолкнули несколько десятков защитников, большинство из них были ранены и едва держались на ногах.
— На колени! — последовал грозный приказ.
Однако выполнили его лишь несколько человек. Тогда выскочил вперед сотник Азям.
— Дозволь научить их почтительности, великий хан?! — с радостной готовностью выкрикнул он и после едва заметного кивка ханской головы бросился подрезать сухожилия на ногах пленных. Те стали с проклятиями валиться на землю.
— Откуда такой прыткий?! — удивился Ахмат.
Ему объяснили. Хан с брезгливой гримасой остановил Азяма.
— Кто такой? — подъехал он к стоявшему впереди старцу.
— Лунев, кузнецкий голова, — ответил тот, смело взглянув на хана.
— Сколь было вас в крепости?
— Маловато, зато и стояли мало, — горько вздохнул старик. — Но рядом — рати бессчетные, аки море колеблющееся, — кивнул он на другой берег Оки, — те и за себя, и за нас постоят.
Азям перевел смелую речь, а от себя добавил:
— Было их тыщи две, великий хан, окромя жен и детишек, которых они тайно с крепости вывели.
— Куда же?
— А туда, куда твое басурманское поганство николи не ступывало и не ступит! — ответил Лунев.
— Скажи им, что я велю с каждого содрать кожу, пока они не укажут это место, — сказал хан Азяму.
— А ты, грязный ублюдок, скажи своему хану, что мы не из пужливых. Один евонный князь уже грозился снять с нас кровавые зипуны, да только даром он их с наших плеч не имывал! Вишь, сколь навалили, и сам князь где-сь валяется…
— Мне надоел этот болтливый старик! — вскричал Ахмат. — Заткните ему глотку!
Азям подскочил и в один миг перерезал горло Луневу.
— И с вами то же будет! — пригрозил он остальным.
— Помилуй, великий хан! — раздался отчаянный голос, один из пленников пытался выбраться вперед.
Стражники стали расталкивать преградивших ему дорогу и наконец извлекли из толпы монаха Феофила.
— Я… я указую, — бормотал он в страхе, все еще прикрывая руками голову от пинков. — Тама и богачество ихнее, и дарохранительницы святые… Я указую…
— Ты получить жизнь, если сделаешь, как говоришь, — сказал Ахмат. — Давай же иди!
Феофил побежал к приокской круче. За ним двинулись воины — сначала несколько, но когда разнеслась весть о спрятанных в тайнике богатствах, их число стало быстро расти. Феофил подвел татар к огромному камню, прикрывавшему небольшой вход в пещеру. Они с трудом отвалили его и бросились в открывшийся проем.
В большой пещере, едва озаренной факельным светом, перед иконой святой богородицы молились женщины и дети. Гулкие своды усиливали немощный голос священника:
— Чистая и благословенная мати господа вышнего! Заступи всех нас, напастью и скорбью обремененных, молящихся тебе умильного душою и сокрушенным сердцем. Даруй нам избавление от нынешних зол и спаси, ты бо еси божественный покров рабам твоим…