— Ну, удачи тебе в делах, — сказал Матвей и обратился к Василию: — Пойдем на говорку! — Когда они отошли от Щура, Матвей продолжил: — А дело вот какое. Пока скоморохи потеху творили, кто-то тайно подбросил письмо в комнату, где мы с лекарем сидели. Написано вроде для Синего-Пресинего, а прочитать неможно. Подбросил, должно быть, кто-то из обозных, и надобно того человека сыскать.
— Как же сыскать?
— Всю эту щуровскую артель распотрошить надо. Ищи человека сухого, легкого и ростом невеликого. Я же в монастырь подамся, — Матвей махнул в сторону Андронникова монастыря, — там старцы ученые, всякие письма читывали. Да накажи, чтоб никого за ворота не выпускали, пока не вернусь. И чтоб службу несли с тщанием, а то вон нерадивец, — Матвей указал на стражника у лестницы, — глазел на скоморохов и человека с письмом в покои пропустил, а так негоже…
И было сказано это так быстро, что Василий поначалу всего и не уразумел. Матвей уже мчался к монастырю, а тот в недоумении стоял посреди двора и морщил лоб. «Чего это он тут начирикал: и как артель трясти, и как службу нести… Дожил князь до холопьих указок…» Потом махнул рукой и решил начать сыскное дело. Из всех артельных только трое подходили под описание Матвея: Пронька — сын Щура, Демид Шудеб и Митька Черный. Василий приказал стражникам привести их и стал думать, как учинить расспрос. Почин решил сделать с Демида: нездешний — припугнуть можно и кое-где почесать для острастки.
Демид вошел без опаски, смотрел смело, вроде бы даже с усмешкой. Василию это не поправилось, и он начал прямо:
— Письмо от кого вез?
— Како письмо?
— Ты дурака-то мне не валяй! Говорить будешь?
— Буду.
— От кого письмо?
— Како письмо?
— Дурацкий ответ! — посуровел Василий.
— Так ить каков вопрос…
Василий стал закипать яростью, миг — и она охватит его с головы до ног. Так вспыхивает сухая еловая ветвь: пламя робко лизнет первые бурые иглы, а потом с шумом взовьется ввысь, разом охватив все тысячи ее маленьких поленьев.
— Глумишься, торгаш! — прошептал он. — Над государевым слугой глумишься! — Василий сжал кулаки и шагнул к Демиду.
Тот, однако, не дрогнул, даже голос взвинтил:
— Ты, господин слуга, глазами на меня не зыркай. Мы служим великому князю Юрию Васильевичу, и судить ты нас не можешь. Тем паче что вины за нами нет. Так что зубы расцепи, не ровен час, скорыньи[19] лопнут!
— Я сначала твои проверю! — Василий ткнул ему кулаком и кивнул стражникам: — Всыпать двадцать плетей!
— Ничего, — утерся Демид, — мы стерпим, только отсыпать в твою сторону втрое будем.
Иван Шудеб, увидев, как стражники потащили брата, кинулся со всех ног к хозяйке. Быстро разыскал ее, бросился в ноги:
— Матушка-боярыня, заступись! Брата родного ни за что ни про что на твоем дворе убивают. Мы к тебе с открытой душой, подарков от Юрия Васильевича привезли, нас же, как татей, пытать вздумали! Шудебы — гости торговые, известные и честные, за что же позор принимать?
Алена знала Шудебовых. В прошлом году, когда Иванова брата Юрия свалила (который уже раз!) сухотная болезнь, они поехали навестить его в Дмитров — небольшой торговый городок на берегу славной речушки Яхромы. (Говорили, что в давние времена подвернула здесь ногу княгиня Долгорукая и охнула: «Ой, я хрома!» С тех пор и стала река Яхрома.) Тогда среди именитых торговых гостей, сделавших им богатые подарки, были и братья Шудебовы, и Юрий Васильевич, указав на них, пошутил: «Вот моя парочка-выручалочка». Видать, нередко в их мошну заглядывал. Припомнила это Алена и тут же послала за Василием и Демидом.
Василий же в это время Митькой Черньш занялся. Робким и боязливым оказался Митька: глаза страхом залиты, губы дрожат, однако ж опять ни в чем не признается. Надоели Василию пустые речи, двинул он Митьке слегка под дых — у того дыхание зашлось, слезы на глазах выступили. Рухнул он на колени: «Не губи, воевода, все расскажу!» Сорвал с головы мурмолку, вспорол подклад, достал и протянул небольшой шелковый лоскут, испещренный какими-то значками. Пока рассматривал Василий непонятные письмена, пришли от боярыни, и пришлось ему прерывать свой расспрос.
— Ты по какому праву гостей моих позоришь? — строго встретила Алена.
— Дело, боярыня, государское, — оглядел присутствующих Василий, — не волен я при всех говорить.
— Мы дел твоих знать не желаем, но государские дела чистыми руками творить надобно. Коли сделаешь что не по пригожу, так и государю твоему бесчестье.
В это время привели Демида, взъерошенного, расхристанного.
— За что это он тебя? — участливо спросила Алена, увидев вспухшее лицо.