— Стрелы почтенного Муртазы не до всех достают?! — вежливо и ехидно обратился к нему Темир. — Некоторые вознеслись слишком высоко для них…
В ответ Муртаза грубо выругался. Он был по-настоящему взбешен.
Весть о победе Темира быстро разнеслась по всей площади. Из всех, наблюдавших за ходом стрельбы, лишь Василий не знал об этом. Пристроившись на крыше галереи, покрывающей стены караван-сарая, он сжимал лук и не спускал глаз с сидевшего чуть поодаль Матвея. А стрелки готовились уже к новому, более сложному состязанию — предстояла стрельба по подвескам — трем золотым чашам. Стали тянуть жребий. Муртазе вышло стрелять третьим, а Темиру — вслед за ним. Стрелки сели на своих коней и выстроились в линию лицом к ханскому шатру. Их взгляды были прикованы к слегка колеблющимся на легком ветру подвескам. Первым должен был стрелять молодой бег на красивом арабском жеребце. Бег пустил коня трусцой в сторону реки, остановился шагах в тридцати от перекладины, повернулся к ней и приготовил лук. Судья, заметив кивок хана, взмахнул белым платком, и бег пустил коня вскачь. Он промчался мимо перекладины и, достигнув отмеченной шагах в двадцати от нее черты, резко обернулся, вскинул лук и выстрелил. Стрела звякнула о чашу, но веревка осталась цела. Толпа сделала огорченный выдох.
Следующий стрелок был еще менее удачлив — его стрела пролетела совсем далеко от цели. Все напряженно следили за Муртазой. Он не спеша подъехал к начальному месту и благоговейно поднял глаза к небу. Стало совсем тихо. Люди, встав на цыпочки и вытянув шеи, старались увидеть, что делает и как готовится кэшик-бег, славящийся своим удальством в этой стрельбе. Но вот Муртаза издал резкий, гортанный крик и бросил коня вперед. Казалось, что конь и всадник слились в одно целое — таким красивым и естественным было их движение. Они хорошо понимали, они помогали друг другу, и, когда Муртаза готовился выпустить стрелу, его конь будто замер на земле и не спешил отрывать копыта для очередного прыжка. Выстрел был точен — стрела перерезала подвеску, и чаша с тихом звоном упала на землю. Толпа разразилась оглушительным ревом. Муртаза радостно вскинул руки и осадил коня.
Настала очередь Темира, и он потрусил к реке. Толпа еще не успокоилась, когда Темир бросился вперед. Из всех наблюдавших за ним в это время самым внимательным был, верно, Матвей. С началом движения он предупредительно поднял руку, а когда Темир достигнул перекладины, резко опустил ее. В тот же миг с крыши галереи вылетела стрела. Пролетев открытое пространство, она вонзилась в столб с ханским бунчуком. И тотчас же с вершины, из каких-то скрытых конскими прядями глубин, вылетели со свистом две новые стрелы. Конь Темира, почти достигнувший отмеченной черты, споткнулся, всхрапнул и грохнулся вместе с всадником о землю. Никто не понял, что произошло. Несколько человек, бросившихся к месту падения, нашли хрипящего в агонии коня, в груди которого торчала стрела, и оглушенного, лежащего без памяти Темира.
Когда по приказу Ахмата стражники начали сгонять в центр площади всех, у кого были лук или стрелы, Матвей и Василий были уже далеко.
— До последнего часа не думал, что удастся твоя задумка, — признался Василий, тяжело переводя дух.
— А я не верил, что ты в эту титягу попадешь, — ответил ему Матвей.
У ворот дома их встретил Демьян. Увидев улыбающиеся лица, он не стал ничего спрашивать, только протянул им навстречу белого голубя:
— От Семки нашего привет с нижней дороги прилетел. Обещается к завтрему быть здеся. Так что нора тебе, Матвейка, сызнова к своему мухтасибу идтить…
И покатилось у них дело легко и радостно, как по ровной уклон истой дороге. Утром на пороге Демьяновой бани выросла огромная тень.
— Семен! — обрадовался Матвей. — С чем возвернувшись? Сладилось ли дело?
Тот тяжело повел красными от бессонницы глазами, молча шагнул к бадейке и жадно припал к ней.
— Чего же ты молчишь? — не выдержал Матвей.
Семен поставил бадейку, неторопливо вытер губы и махнул рукой:
— Сладилось! — Потом так же неторопливо полез на полок.
— Что значит — сладилось? Где караван?