— Давай, братва, — пояснил воеводский крик артельный Данилка, — бежи шибче, а в какую сторону — опосля скажут!
Беклемишев вошел в раж, ногами по конским бокам засучил, плетью замахал и неожиданно ускакал дальше.
— Во чумной! — не выдержал даже всегда спокойный Архип. — Я, когда пришел к ему попервости, спрашиваю: где лес брать? А где хошь, говорит, там и бери, здеся кругом леса. А рубить кто будет? А кто схочет, говорит, тот и будет, людишек много. А возить чем? А чем хошь, говорит, лошадей много. Так и ушел ни с чем, не воевода, думаю, полудурок. А тут, нате вам, и вовсе выходит.
Позубоскалили мужики и принялись ближний сруб растаскивать. Ломать, известно, не строить, но возиться пришлось изрядно. Данилка и на язык остер, и мыслью хитер, возьми и предложи:
— А чего вам силы попусту тратить? Сложим новую стенку впереди старой, а между ними землицы набьем. Городень утолщится, только крепче станет.
Пораскинули артельные — а что, дело! — и оживились. Тут же рассудили, кому землю копать, кому лес готовить, кому стенки городить, кому башни строить.
И пошло у них дело без спора, но споро — русский человек на начало работы скор. Намахаются за день, рук-ног не чуют, а с темнотою к себе в подземку сваливаются. Повечеряют и стиснутся у огнища одежонку посушить, языки почесать. Трещит костер, сыплет искрами, кладет неровный отсвет на усталые лица и слушает нехитрые мужицкие байки.
Данилка без умолку стрекочет — то притчу скажет, то насмешку строит. От него всем достается: князю, лизоблюду, простому черному люду, да и своему брату артельному. Но особенно — монаху Феофилу. Он, правда, с того раза, как его Семен на дерево подвесил, вроде бы слинял маленько. Утишился, в дела ни в какие артельные не встревает, выкопал у огневища себе нору и лежит там целый день на пару с бочонком. Данилка про него такую загадку удумал: темный да злыдный, на земле невидный; то на ветке повисит, то в подземке полежит… Бывает, развеселятся мужики, расшумятся. Выползет тогда Феофил на свет костровый послушать «бесовские ржания». Данилка его заприметит и пристанет с чем-либо, навроде:
— Рассуди, твое расподобие, что сильнее — земля или огонь? Я им говорю — земля, ибо от нее огонь потухает, а они спорят.
Феофил радуется случаю унизить своего недруга и говорит:
— Ты как есть дурак, и рассуждения у тебя все дурацкие. От огня, бывает, земля трескается и города поглощает, тот огонь не то что землю, твое неразумное окаменение осилит…
— Ай-ай-ай! — притворно пугается Данилка. — Уж не подземный ли это адовый огонь ты мне пророчишь, не сам ли сатана ему хозяин?
— Он самый. По-простому — сатана, а по-умному — Вельзевул, и ежели ты не направишься…
— Да погодь ты! — перебивает его Данилка. — Ведь это что ж, по-твоему, выходит: огонь сильнее земли, хозяин ему сатана, значит, сатана и над нашей землей властитель? Негоже тебе, божьему слуге, такие крамолы извергать…
Забурлит у Феофила в горле, нальется он краснотой и зашипит:
— Безбожник проклятый, подручник Вельзевулов, изыди искуситель. — И уползет в свою нору.
Прошел месяц, второй… Уже постороннему глазу были заметны плоды трудов монастырской артели. Рос городень, остро пахнущий свежими смолистыми бревнами, в темном пустом провале стен встали добротно сбитые ворота, а над ними поднялась крепкая башня. Работал ее Данилка с несколькими артельными мужиками и помогавшими им горожанами. Архип придирчиво осмотрел готовую башню и, похоже, остался доволен. Только одно спросил, почему бойницы не по ряду, а вразброс прорезаны.
— Дак вить что за дело: дырки рядом рубить — слабина всей стенке будет, — ответил Данилка и хитро отвел глаза в сторону.
Вскоре после того возвращался из заполья воевода, и на подъезде показалось ему, что с новых ворот глядит на южный посад огромная татарская голова. Вздрогнул воевода, осенился от наваждения, ан нет, все то же: прищурился на него татарин и ртом осклабился. Бросил вперед коня, подскочил ближе — вместо головы надворотная башня. Не поленился, отъехал назад — снова татарин. Что за черт! Стал воевода медленно подъезжать и присматриваться. Видит: вместо татарских зубов — надворотные заборола[36], вместо носа — ставец для пушечного окна, вместо глаз и бровей — бойницы, а для пущего сходства бревна кое-где дегтем промазаны.
36
Заборола — приспособления для защиты от стрел противника, а также боевая площадка на верху крепостной стены.