— Дальше!
— Я, государь, так рассудил, — продолжил Матвей. — Дружина тебя сопровождает малая, значит, выезд твой не парадный. В доме загородном, куда ты направлялся, дела тобой решаются негромкие, значит, и выезжал ты без огласки. А люди разбойные, что засаду сделали, не всю ночь стерегли, утром пришли — по росе следы оставили. Значит, их кто-то упредил о твоем выезде. А этот кто-то мог быть только из твоих близких, кому о выезде твоем было известно. Верно?
— Рассуждаешь верно, — задумчиво протянул Иван Васильевич и с интересом поглядел на Матвея. — А ну как не меня самого ждали? Может, обоз мой или что другое?
— Оно, конечно, всяко может быть… Только вот еще что возьми в рассуждение: ходит Селезнев но полянке и людей твоих оглядывает, а ему кричат из-за кустовья: «Не нашел Журавля?» Он в ответ: «Нет еще!» Тут его твой человек ножом и пырнул…
— Ну и что?
— А то, государь, что новгородцы Журавлем тебя прозвали. Вот и понимай, кого они искали.
Задумался великий князь: «Надобно сыск строгий учинить — коли дерево потрясти, так гнилье первым падает. Только вот беда: промеж гнилья и добрые плоды могут случиться. И опять же у виноватого сто оговорок наперед готовы, а невинный сразу и не знает, как себя защитить. Поди разберись тут верно». И, словно отвечая его мыслям, донесся слабый голос отца Паисия:
— Не торопись, сын мой. Вспомни, что приказал рабам человек, у кого на поле явились плевелы: «Не выбирайте плевелы, ибо выдерните с ними и пшеницу. Оставьте расти то и другое до жатвы, а во время жатвы уберите прежде плевелы и сожгите их, а пшеницу уберите в житницу мою…»
— И я, святой отец, о том же помышляю. Да вот как нам время жатвы сей ускорить?! Ведь негоже у себя под боком врага иметь. Надо его, мыслю, быстрей укараулить…
— Дозволь мне, государь, еще слово сказать, — осмелился Матвей, — есть у меня одна мысль.
— Говори.
— Пустим слушок, что Яшка Селезнев в наши руки живым попался: твой-де человек не до смерти его убил. Поместишь его в свой дом загородный якобы для лечения, а через малое время прикажешь тайно, как и давеча, перевезти его с малой охраной в пыточный дом. Мастера заплечных дел у тебя известные — из любого правду вытянут, — опасно им знающего человека в руки передавать, вот и попытаются злодеи его освободить. Тут-то ты их за руку и схватишь, а от руки и до головы доберешься.
— Яшка-то и в самом деле убитый до смерти?
— Про то пока один господь ведает. Ты же лекаря своего для пущей правды туда пошли, пусть лечит… А коли доверишь и помощь малую дашь, я тебе эту службу справлю — своих-то в такое дело совать тебе не с руки.
Иван Васильевич внимательно пригляделся:
— В прошлом годе ты с отцом Нилом ко мне приходил?
— Я, государь.
— Хвалил он тебя: расторопен и грамоте учен… Только грамота мне сейчас твоя ни к чему… На словах все передавать будешь через Ваську моего, понял? Справишь дело — награжу, не справишь… Чего ухмыляешься?
— Да служба государская известна: или сам в награде, или голова на ограде!
— Ну-ну… И не болтай много… Погодь-ка! Почему это меня Журавлем новгородцы прозвали?
— Не ведаю, государь, — потупился Матвей.
— Не лукавь!
— Верно, за высоту твою, ноги длинные, нос…
— Ладно, ступай! Болтаешь много, говорю… Жу-ра-вель, — протянул Иван Васильевич, когда Матвей вышел. — Я для вас лютым волком обернусь! Сам, поди, видишь, отче, что в наше время без лютости не обойтись…
Но отец Паисий уже ничего не видел. Он лежал, вытянувшись на своем ложе, устремив вверх широко раскрытые незрячие глаза…
Глава 2
ЗАГОВОР
С какой доверчивостью лживой,
Как добродушно на пирах
Со старцами старик болтливый.
Жалеет он о прошлых днях,
Свободу славит с своевольным,
Поносит власти с недовольным,
С ожесточенным слезы,
С глупцом разумну речь ведет!
И пошел гулять слух по Москве, с каждым часом ширясь и обрастая новыми подробностями, словно снежный ком по первому липкому снегу покатился. В торговых рядах и на пятачках, где малый торг вертится, в церквах, корчмах я иных местах, где народу бывать случается, судили и рядили о нападении на великокняжескую дружину. Шамкали беззубые старухи, утирая слезливые глаза, стрекотали молодухи, перекатывая под глазами свои румяные яблоки, степенно подсчитывали урон мохнатые купцы, зубоскалили бражники.