— Люди, опомнитесь! — пронзительно закричал слепец из Мценска. — Послухайте поле — там уже загудели басурманские сопели, созывают сыроядцев на приступ идтить. Как же можно в этакий час друг с дружкой свариться?! А вы, воеводы, почто миром промеж собой не ладите? Грех вам народ мутить!
К Беклемишеву пробрался монах Феофил, дернул его за кольчугу и прошептал:
— Слышь, воевода, матушка прислала сказать, чтоб ты пешцев тута оставил и с города за это посул потребовал.
Беклемишев сразу же ухватил мысль своей жены: с конниками-то из крепости быстрее выскочить можно. Он поднял руку и крикнул:
— Старик прав — нужно нам по-мирному решать. Мне город тож не чужой, потому для его защиты могу всех пешцев оставить. Сам же по государскому приказу одних конников возьму, они для осадного сидения все равно не годятся!
Площадь одобрительно загудела в ответ, а Беклемишев повернулся к именитым горожанам и уже вполголоса добавил:
— Не задарма, конешно, оставлю, смотря какой посул дадите.
— Да ты побойся бога, Семен Федорыч, о деньгах ли говорить ныне?! — заволновались именитые.
— И о них тоже… Я же, людишек вам оставляй, в ущерб себе вхожу, так вы должны мне его восполнить.
— И сколь ты хочешь с нас взять?
— Мне пятерик да рублик на жену — вот и все мое хотение.
— Эк, хватил, это ж более половины годовой подати.
— Дак и я вам более половины войска отдаю.
— Креста на тебе нетути, вот что…
— И вправду, воевода, не ко времени торг затеян! — вступился Василий.
— Не встревай в мое дело, княже! — осердился Беклемишев. — Ты приехал и уехал, а подать годовую с меня государь спросит. Чем я отвечу, когда город разграбят? Пусть платят — вот мое слово!
— Заткните ему пасть ненасытную, и путай убирается скорее! — крикнул Лука.
Почесали головы именитые и пошли собирать деньги — они после суровой казни Федьки Строева опасались перечить осадному воеводе. Когда конный отряд был готов к выходу, к Беклемишеву подошел один из них и сказал:
— Горожане порешили выдать тебе пять рублев отступных денег, а на жену не давать, пусть, если хочешь, тута остается.
— Я не согласный, не такой ряд был! — вскричал Беклемишев.
А в это время в татарском стане загремели боевые тулумбасы.
— Все по местам! — разнесся по крепости громовой голос Луки.
— Отворяй ворота! — отозвался эхом крик Беклемишева.
— Отступные-то забери! — напомнила ему сидящая в легкой повозке жена.
Беклемишев выхватил деньги, стеганул коня и поспешил со своим отрядом из крепости. За ним понеслись брань, насмешки и свист готовящихся к бою алексинцев.
Татары шли на приступ. Бескрайним морем казалось их войско, заполнившее неоглядные заокские дали, а из заполья и ближних лесов выплескивались все новые сотни. Грозно и несокрушимо надвигался первый вал, готовый в мгновение ока смести в Оку прилепившуюся к ее круче жалкую крепостицу. В движении степной стихии был свой, выработанный веками порядок. Впереди с вязанками из хвороста и камыша шли приметчики[63], они должны были забросать ров и проложить дорогу под стены. За ними плыли грубо сколоченные щиты, служившие для верхнего прикрытия от камней и бревен, сбрасываемых защитниками крепости. Далее шагали особо обученные воины-городоемцы[64] с лестницами, таранами, огнеметными самострелами и другими приступивши хитростями. Их замыкали отряды лучников, а затем уже шло все остальное войско.
Защитники крепости напряженно всматривались в надвигающуюся лавину.
— Э-эх, рази ссилишь ее, тьму нещетную! — послышался чей-то молодой голос.
— А ты и не считай, — успокоил бывалец новичка, — ты не вдаль гляди, а поперед себя. Выбери какого-сь басурманца и срази его во славу божью. Опосля другого избери и его срази. И так дальше, покуда руки стреляют, а зубья кусают. Вот тады и ссилишь.
Татары приближались, но крепость, послушная приказу осадного воеводы, молчала. Наконец с церковной звонницы гулко ударил колокол: «бам-бам-бам!» И с третьим его ударом рявкнули единым разом все крепостные пушки, выплеснув из своих жерл смертоносный огонь. Множество воронок нарушило мерное течение наступавших, однако живые сомкнулись над павшими, и движение продолжалось. Такое же повторилось еще раз, а затем пушечные залпы были усилены лучным боем.
Несмотря на большой урон, татарское войско неуклонно шло вперед, и вскоре приметчики достигли крепостного рва. В берег воткнулось несколько бончуков, обозначивших места переходов, и в воду полетели вязанки. Ров стал быстро заполняться. Освобожденные от своего груза приметчики были хорошей целью для осажденных, многие их тела устлали дно крепостного рва, ускоряя возведение переходных мостов. Вот уже в нескольких местах стала горбиться водная гладь, и через ров прытко побежали первые воины. В дело вступили татарские лучники. Рой стрел обрушился на защитников, не давая им высунуться из-за крепостных укрытий. Тогда загрохотали стрелявшие в упор пушки подошвенного боя — словно огромный гребень прошелся но спутанной гриве, проложив в ней кровавые дорожки. Это был самый большой пушечный урон, из-за недостатка огненного зелья крепостные пушки стреляли все реже.