- Разве жуки-огневики не умеют лгать? - с облегчением спросил Альхейм, надеясь сменить тему.
"Не умеют," - отозвался Чважи. - "Жуки ищут способ сказать правду так, чтобы их можно было понять по разному. Но солгать они не смогут, это ниже их достоинства. Да, у них тоже есть достоинство, хотя это не совсем то, что под этим понятием подразумеваем мы, смертоносцы. И еще у них нет чести. А у многих людей - есть. Но каждый человек может солгать, а муравьи, пчелы, жуки - нет."
- Тоже мне, разумные расы! - натужно хохотнул Альхейм. - Пчелы и муравьи. Да они совершенно бестолковые.
"Разумом они наделены в меньшей степени, чем мы," - согласился Чважи. - "Но они безусловно разумны. Они строят города и защищают потомство сообща."
- Как шатровики!
"Нет, иначе. Однако шатровики тоже разумны."
- Еще и шатровики… - скептически ухмыляясь, покивал головой Альхейм. - А я вот считаю, что способность лгать, придумывать то, чего нет - человеческий способ защищать свое потомство. Ведь у нас даже хитина нет, не говоря уже об огненных факелах или Гневе.
"Вы младшая раса," - скромно сказал Чважи. - "Самая отвратительная. Века жизни со смертоносцами исправили многих из вас, но никого до конца."
- Вот как?! - рассердился Альхейм. - Почему же тогда вы заключили с нами Договор? Потому что мы нужны вам!
"Да. Но мы нужны вам больше. Мы спасли двуногих от истребления. Ты же сам говорил, что когда останешься один, неминуемо погибнешь. С вашим способом размножения у человеческой расы нет шансов выжить в одиночку."
- Я не говорил об этом, а думал, - сердито поправил его Альхейм и набил рот мясом.
Дела складывались совсем не лучшим образом. Повелитель и его армия погибли, город обречен, вокруг лес, населенный страшными незнакомыми тварями, в том числе двуногими, а Чважи все сильнее раздражается на спутника. Вероятно, это как-то связано с его одиночеством. Многие смертоносцы сходили с ума, оставшись без сородичей хоть на несколько дней…
Удар лапы перебросил человека через костер, одна из пряжек на доспехах не выдержала, и с сухим щелчком разломилась. Подняв голову, Альхейм выплюнул пищу, закашлялся.
"Не смей говорит, что я болен!"
- Я не говори этого!
"Не смей думать! Я не сберег своего Повелителя, я не оставлю потомства, но я не болен! Мой разум силен и выдержит одиночество!"
- Да, конечно! Я же думал не о тебе, а о других восьмилапых…
"Ложь!"
Громада паука нависла над гвардейцем. Он привстал, схватился а меч, не решаясь его достать. Хоть бы убил сразу, клыками, хоть бы не мучил, как преступников на Дворцовой площади…
"Я никогда не ел живую плоть," - услышал его Чважи. - "Поторопился убить тех, на берегу… Говорят, это совсем другое ощущение, есть еще живого человека. Мухи не выдерживают, быстро умирают, скорпион бьется до последнего… Ты рослый, крупный, молодой человек. Ты мог бы жить долго. Я съем твои руки, ноги, живот, а ты еще будешь жить. Ты почти не почувствуешь боли. Почти, потому что казнимые всегда кричали. Страх, вот что делает пищу более вкусной."
- Чважи, вспомни Ронсу! Я спас тебя там, когда тварь откусила твои лапы! Это я убил ее! Мы же товарищи, Чважи! Мы гвардейцы! - Альхейм пятился, уходя от костра, он чувствовал за спиной враждебную громаду ночного леса.
"Лучше бы я погиб там, на реке, тогда я не потерял бы своего Повелителя, не презирал бы себя…" - паук задумчиво пошевелил лапами. - "Вода омерзительна. Вернись к огню. Пока я не трону тебя, но ты все чаще думаешь оскорбительные вещи."
- Я не хочу тебя убивать, пойми! - взмолился Альхейм. - Просто я испуган!
"Когда ты думаешь о том, чтобы разбить мою спину топором, ты нравишься мне куда больше, чем когда боишься меня," - смертоносец отправился достраивать паутину. - "А потом ты лжешь, лжешь от страха. Если ты не изменишься, я убью тебя. Порой ты омерзителен, как вода."
Пошатываясь, гвардеец вернулся к костру. Болело ушибленное колено, спина, из поцарапанного уха капала кровь. Какой-то сучок, скорее всего, укус он бы почувствовал иначе… На всякий случай смазав ранку мазью, по уставу находившейся в мешочке, закрепленном на седле, Альхейм попытался продолжить трапезу. Но кусок не лез в горло, зато очень хотелось пить.
Вернулся Чважи, подогнул лапы невдалеке от огня. Смертоносцы недолюбливали огонь, но ценили тепло. Человек вздохнул, и вытянулся, подложив под себя седло. Уснуть, как можно скорее уснуть… А если приснится нехороший сон, пусть смертоносец укусит его во сне, пусть убьет сразу. Альхейм просто мечтал об этом.
Альхейму редко снились сны. Молодой, здоровый медонос как правило за день слишком уставал, чтобы помнить хоть что-то между тем моментом, когда он клал голову на собственный мешок и когда его пинал под ребро бригадир или десятник. Так, несколько смутных образов женского пола, весьма нежных, но неопределенных, не более того.
Но эту ночь ему приснился мужчина. Он был закутан в плащ с капюшоном, из-под которого лишь изредка посверкивали белки глаз. В руке незнакомец держал суковатую палку, которой осторожно дотронулся до Альхейма, чтобы разбудить. Но тот и без этого не спал - во сне, конечно.
- Здорово, Гвардия! - пробурчал неожиданно глубоким, сильным голосом незнакомец.
- День добрый, путник, - ответил Альхейм, который во сне совершенно не удивился. - У костра есть пара лепешек и немного мяса.
- Это твой завтрак, - отмахнулся гость. - Я в пище не нуждаюсь. Что, плохи твои дела?
- Еще как, - вздохнул гвардеец. - Просто не знаю, что и делать. Жить хочется, понимаешь?