Слай изобразил жестом какой-то боевой приём, Триста Шестой покачал головой и принялся доказывать что-то своё.
Окликать Семидесятого Твин не стала и, лавируя среди младших, шутливо борющихся друг с другом, наконец выбралась во двор. Вдохнув полной грудью утреннюю свежесть, огляделась.
Терсентум просыпался, готовясь к очередному долгому дню. Двор наполнялся гамом и суетой: опоздаешь на завтрак — придётся тренироваться на пустой желудок, а на такое мало кто решался. Ещё бы, уже к обеду даже самый выносливый валился с ног, мечтая о мясной похлёбке и хотя бы короткой передышке.
Её внимание привлекла потасовка. Кучка молодняка, что-то выкрикивая и подначивая, окружила двоих, катающихся в пыли. Один из дерущихся в этот момент оседлал противника и ритмично замолотил кулаками по его голове. Второй прикрывался, всё пытаясь безрезультатно сбросить нападавшего. Твин шагнула в их сторону, намереваясь разогнать желторотиков, но знакомая рука легла на плечо.
— Не лезь, так они ничего не поймут, — Харо́ один из немногих в терсентуме, кто уступает в росте разве что Триста Шестому. Ей то и дело приходится задирать голову, разговаривая с ним. Кожа бледная, волосы отсутствуют напрочь, даже бровей нет. Нос заканчивается чуть ниже переносицы: там, где должен быть хрящ, зияют две узкие прорези. На всё лицо — татуировка, подражающая оскаленному черепу. Её лучшая работа, между прочим. Сколько времени потратила, особенно на глазницы! Правда, теперь глаз вообще не разглядеть: чёрные, без белка, только поблёскивают на солнце.
Седой как-то пошутил, что теперь в терсентуме служит сам Харон, прислужник Тейлура. Шутка многим показалась забавной, и прозвище быстро прилипло к Сорок Восьмому. Теперь иначе как Харо среди своих его уже никто не называл.
— А сам-то хоть раз что-нибудь понял? — она хмыкнула. И это говорит тот, кто неделю назад чуть не устроил потасовку с Девятнадцатым прямо под носом у мастера. — Стена Раздумий явно не про тебя.
Харо равнодушно пожал плечами.
Из дома напротив выскочил взъерошенный Седой, на бегу натягивая потёртый жилет. Спутанная борода старика неряшливо топорщилась в стороны, густые брови сердито хмурились. Он прикрикнул на толпу, но желторотики и ухом не повели.
Тогда помощник мастера пригладил бороду, набрал в лёгкие побольше воздуха и дунул со всей мочи в свисток. Мальки тут же бросились врассыпную, оставив дерущихся валяться в пыли. И вовремя: в конце двора как раз показались стражники с мечами наперевес.
— Валим-ка отсюда, — Твин потянула друга за рукав, — а то и нам влетит за компанию.
Столовая располагалась в соседнем дворе, куда больше казарменного. Длинное здание с тщательно выбеленными стенами, у крыльца которого, сбившись в стайки, кучковались собратья в ожидании кормёжки.
Из-за запертых дверей просачивался запах до тошноты надоевшей протеиновой каши. Стоило только представить серое варево, размазанное по тарелке, и аппетит мгновенно испарялся. Впрочем, есть эту мерзость никто не заставлял. Не хочешь — не жри, но тогда до полудня не дотянешь. Приходилось давиться тем, что давали.
Да и давилась бы и дальше, и вечно недовольную рожу мастера терпела бы, да и кнут тоже — только ради семьи, которой у неё скоро уже не станет.
Слай, Керс, Харо… Свидятся ли они хоть раз после торгов? Осталось-то всего пара месяцев, а потом… Твин содрогнулась, представив, что единственной встречей с кем-либо из братьев может стать Арена. И хорошо, если будут сражаться на одной стороне.
— Скажи, Харо, как ты поступишь, если кто-то из нас окажется на Арене среди твоих противников?
— Туда ещё попасть нужно.
— И всё же?
Он повернул к ней голову, в черноте глазниц едва заметно блеснуло:
— Тогда постараюсь сдохнуть побыстрее.
— Как жизнерадостно! — Слай возник рядом прямо из воздуха. Эта его привычка использовать хист на каждом шагу иногда просто бесила. Везёт же некоторым с откатом! — Может, ещё и деструкцию обсудим?
— Очень остроумно! — Твин нарочито закатила глаза.
— Кстати, об Арене. Слышали, Пятого выставят против Вихря?
— Жаль. Неплохой бы чемпион из него получился, — Харо досадливо пнул камень.
— Это ещё почему? — удивился Слай. — Пятый вполне ничего. Помнишь, как он отключил Двести Восемнадцатого?
— До Вихря ему всё равно далеко. Опыта маловато.
— Зато…
— У вас другие темы бывают? — раздражённо перебила Твин. В последнее время все разговоры сводились к предстоящим боям, будто свет на них клином сошёлся.
— Бывают, — Слай хитро подмигнул другу, тот в ответ многозначительно хмыкнул.
— А где вообще носит Керса? — Твин огляделась по сторонам. — Может, мне показалось, но с утра он был явно не в духе. Опять, что ли, с Глим полаялся?
— Да чёрт их там разберёт, — развёл руками Слай. — А вот, кстати, и он.
Твин посмотрела, куда указывал её Семидесятый. Со стороны надзирателей, что по своему обыкновению держались поодаль, бодро вышагивал их Сто Тридцать Шестой. Его утреннюю угрюмость как пёс слизал.
— Ну что, желторотики, без спирта точно не останемся, — с самодовольной улыбкой сообщил он.
— Главное, чтобы без Керосина не остались, — проворчала Твин. — Не понимаю, нафига ты вообще с ними связываешься?
— Не ворчи, — Керс хитро подмигнул, — всё под контролем, сестрёнка.
Керс, конечно, не дурак, но эти его делишки с плётчиками ничем хорошим точно не закончатся. К тому же Седой знал, что тот приторговывает дурью, и как-то раз даже пригрозил: поймает — высечет их всех до полусмерти. Может, старик просто запугивал, но проверять на деле как-то не хотелось. От кнута спина долго заживает.
На первый взгляд казалось, что Керса не заботят ни угрозы Седого, ни предстоящие торги, но в эту его наигранную весёлость может поверить кто-то другой. Вот только она-то знает его как облупленного. Иначе как объяснить внезапные перемены в настроении?
Да, дело точно в торгах. И каждый из них переживает это по-своему. Если Харо, как всегда, замкнулся в себе, то Керса в последнее время почти не узнать. И пить стал больше обыкновенного. Единственным непрошибаемым остаётся Слай. Кажется, его и впрямь не заботит будущее. Живы — и то хорошо. К чему лишние тревоги? Вполне в его духе.
И всё же за завтраком Твин не выдержала.
— Слай, — тихо позвала она. — Ты хоть раз задумывался, что с нами станет? Или тебе насрать?
Он удивлённо приподнял брови:
— Да что на тебя нашло?
— То есть тебя не волнует, что мы больше не увидим друг друга?
— С чего ты взяла? Конечно, волнует.
— Заметно, — буркнула она.
Слай сдержанно вздохнул и потёр пальцами переносицу:
— Скажи, Твин, как бы ты хотела запомнить свою мать? С перерезанным горлом, как из сна, или счастливую и с улыбкой?
— С улыбкой, конечно.
— Вот и я так же.
Наверное, Слай прав: нужно радоваться тому, что имеешь сегодня. А у неё есть настоящая семья, братья. Мало кто может похвастаться даже меньшим. Но от его слов почему-то кольнуло в груди, будто кто-то вогнал длинную иглу между рёбер.
Чего она ждёт от него? Решения, которого нет? Побега? Как наивно! Их выловят на следующий же день и повесят на ближайшем дереве. Позорнее смерти и не придумаешь. Да и было бы куда бежать… Их не примут те же уруттанцы. Это даже если забыть об антидоте, без которого не протянуть и пары лет.
Проклятие! Антидот! Пропустила вечернюю дозу. Совсем вылетело из головы от усталости. Твин поднялась из-за стола и быстро зашагала к выходу.
На солнце вязкая субстанция в пузырьке отливала синим. Тягучая капля мягко коснулась уголка глаза. Немного защипало. Проморгавшись, Твин потёрла веко костяшкой пальца.
По телу начало разливаться приятное тепло, сразу стало легче, спокойнее. Деструкция, будь она неладна. То-то же Альтера распоясалась.
— Эй, — Слай остановился рядом и слегка приобнял её за плечи, — пойми ты, я просто не хочу, чтобы торги стали для нас единственной темой для разговоров.