– Если боишься простудиться, то иди. Я еще посижу. Внутри такая вонища…
– Из-за нас и вонища. Что я, что ты - сколько под себя гадили?
– А пусть бы сразу же убирали. За это им и платят, - свернул второй подросток ответственность за запахи. Тебя проводить? - вдруг проявил он заботу.
– Да нет. Я сам.
Максим одним дыханием поднялся по крученой лестнице на третий этаж и промелькнул по коридору, остановившись у дежурного стола.
– Светланочка, а когда меня выпишут? - спросил он спину болтающей по телефону медсестры.
Возмущенная таким обращением, Светланочка вскочила и резко обернулась. Но, увидев улыбающегося пациента, почему- то перекрестилась и тяжело осела на стул.
– Чудеса - прошептала она.
– Что? Что? - пытался уточнить заинтригованный подросток.
– На себя посмотри, "что?" - посоветовала медсестра. Два часа назад я тебя отпустила во двор. Белый как смерть "тьфу, тьфу, тьфу" был. А теперь? Кровь с молоком?
– Загар. Весеннее солнце - даже не заглядывая в зеркало, оправдывался Максим. По собственному самочувствию он понял - девушка не врет.
– И ты туда же. Чудеса продолжаются, - констатировала она. Когда выпишут? Пока полностью не исследуют ваши случаи - не выпишут.
– А сколько это - полностью? - озадаченно попытался уточнить юноша.
– Это у профессора спроси… Сейчас даже вахту сдавать не хочется, - продолжила она. И Маринка молчит. Что не спрошу о той ночи - " Не помню", говорит. А ведь она- то все помнит, язва эта.
Максим сел рядом на убогий стул и удивленно уставился на медсестру.
– Ну, чего зенки вылупил? Тоже влюбился? А я говорю - язва! - почему- то озлилась медсестра. Послушай, парнишка, я знаю, что говорю. И если она молчит, значит…
Я ее просил молчать, - вспомнил подросток. И она молчит. Очень мило. Может, еще и гипноз? Или что? Он вспомнил сегодняшнего странного скворца и решил провериться.
– Пора спать, - скомандовал он болтушке. Та вдруг прервала свою изобличительную речь, зевнула и стала расстегивать халат.
– Может, прикалывается, - подумалось Максиму, когда толстушка расстегнула последнюю пуговицу. Но девушка аккуратно повесила халат на стул и стала стягивать свитер.
– Абы что, - прокомментировал происшедшее Максим, и, прикоснувшись к спящей, произнес: - Подъем! быстро одеться! Девушка безотлагательно вскочила и в пределах своей сноровки быстро накинула халатик.
– Проснуться! Медсестра рванулась за стол и через минуту щебетала с кем- то по телефону. Судя по голосу, она ничего не помнила.
– Черт! Вот, черт побери! - восхищенно и озадаченно пробормотал Макс. - Значит можно. И профессора можно вот так попросить? И еще много чего, - вырвалась у него мысль. - Это как Мессинг? Тоже неплохо.
Эти рассуждения были прерваны появившимся Хомой. Тот вновь был хмур и неразговорчив. Впрочем, и Максиму было не до разговоров. Он открыл толстый том Дюма и погрузился в роман, разбавленный его же грезами. И только перед вечерним обходом он, узнав, что будет профессор, юноша сказал, Хоме, что видимо, его очень скоро выпишут.
Глава 4
Вечером, заглянув в неожиданно ярко - голубые глаза добрейшего Василия Ивановича, он, не осмеливаясь командовать, попросил: " Выпишите меня, пожалуйста, завтра".
– Но мы же с вами. Юноша, договорились…- начал профессор.
– Но доктор… Я уже почти здоров. Мне нечего здесь делать… Мне пора домой. Мне надо в школу, - просительно, но твердо ввинчивал он в глаза врачу свои желания.
– Нет, каков наглец! - прокомментировал мнение больного профессор, обращаясь одновременно и к молодым людям в халатах, и к Хоме. - А впрочем…
– Надо, профессор, надо, - подыскивая убедительные слова, продолжил Максим. Вы завтра утром поймете, что надо.
– Вы наглец, молодой человек. Вот с каким контингентом приходится работать - вновь обратился он к сопровождающим его лицам. Только-только очухаются, а уже командуют. Впрочем, динамика выздоровления очень впечатляющая. Да я вам потом в кабинете расскажу и об этом случае. А это - наш Хома, наша гордость, наш уникум. Я его сейчас бегло осмотрю. Как вам известно, более тщательные у нас утренние обходы. А этот - больше всего ради вас. Прессу мы все уважаем.
– Журналисты, - похолодел Максим. Надо же было ему перед прессой. А если бы профессор… Или он бы не те слова нашел… Гоняйся потом за каждым, чтобы забыли. Но все-таки надо быть осторожным. А я и был… Довольный собой, подросток с улыбкой наблюдал, как доктор тормошит Хому, одновременно давая осторожные комментарии для прессы.
– Теперь ты звезда, - обратился он к Хоме, когда посетители ушли. Будешь в газетах. Больше, конечно, о профессоре, но и о тебе не забудут.
– А о тебе?
– Мой случай не уникальный. Даже не вспомнят - пожал плечами Максим.
– А тебя завтра выпишут?
– Хотелось бы.
– Значит, выпишут. Профессор, он, наверное, тебе, как тот шпак, - пробурчал Хома, гася свет и отворачиваясь к стене.
– Что-то понял, - решил Максим, сладко зевая. Но предчувствия новых встреч, новых возможностей и новой жизни были столь сладки, что он отогнал мыслишку о Хоме.
– Да ну его, - решил юноша, засыпая. Сейчас ему грезились таинственные подвиги, и всяческие романтические способы применения своих новых дарований. Очень некстати оказался под рукой "Монте Кристо". А, может, и вовремя? Черт его знает, что натворил бы подросток, и какие скандалы разразились бы, если бы вместо этой книги кто-нибудь подсунул ему "Эммануэль".
– Ну что же, пора. Думаю, залеживаться тебе не следует. Динамика исключительно положительная. Пора… - профессор тяжело вздохнул. Пора, - повторил он. - Отцу я позвонил, так что прощайся.