— Твой пилот как-нибудь описал корабль, на который он доставил пассажиров?
— Нет, сказал только, что это был дефекационный… или как его… корабль. А тебе он сильно нужен?
По его голосу я понял, что вопрос был задан не из любопытства. Я склонился над его ухом.
— Док, я скажу, что ТЕБЕ очень нужно. Тебе очень нужно оказаться мне полезным. Тебе очень нужно сделать для меня что-нибудь прекрасное. Написать стихи, например, нарисовать картину, сочинить симфонию… Что ты умеешь, Док? Я не прошу тебя бегать за меня в прачечную, мое белье я бы тебе не доверил. Что тебе по силам, а?
Он отклонил голову и посмотрел на меня совсем не как человек, собирающийся посвятить мне поэму.
— Не удивительно, что Оракул хотел тебя грохнуть.
— А тебя удивляет, что я до сих пор жив?
— Это тоже. Короче, Ленни сделал снимок того корабля. Его предупредили, чтоб он не вздумал делать что-либо подобное, но надо знать Ленни… отличный был парень. Как этому пню Бланецу удалось его завалить, ума не приложу. В общем, Ленни снял тот корабль. Он был только с габаритными огнями, но Ленни нашел способ. И показал мне снимок.
Он неожиданно замолчал.
— Ты не закончил рассказывать.
— Закончил. Я запомнил изображение. Больше рассказывать нечего.
— А где снимок?
— У Ленни. Где ж ему еще быть? Он со своего коммуникатора мне показывал.
Ни Ленни, ни его коммуникатора уже нельзя было найти. Единственное свидетельство осталось в голове Дока.
Эдвардс позвонил мне на комлог. Он уже глушил двигатели возле космопорта. Я вышел из камеры и пару минут с ним разговаривал. Потому вернулся, чтобы выслушать смутное описание корабля на снимке. Через пять минут вошел Эдвардс, в руках у него было устройство, напоминающее сварочный агрегат.
— Что это у него? — насторожился Док. Я ответил:
— Ты знаешь, что современная наука позволяет извлекать воспоминания из мозга в виде визуальных образов. В руках агента Эдвардса такая специальная штука для извлечения воспоминаний. Прибор сейчас находится на стадии испытаний. Вон тот длинный штырь с проводом вставляется в левую височную долю…
Эдвардс поставил аппарат рядом с койкой и начал разматывать провод, размахивая острым жалом перед носом контрабандиста.
— Я попробую отыскать снимок, — сказал последний.
Это оказалось не очень сложно. Файл находился в почте Дока. Эдвардс рассмотрел снимок и сказал.
— Все ясно. Это "Спрут" Командора.
35
Три недели назад, Лкафкен, зона Эола
Посол Валентайн Дикси разглядывал вытянутый прямоугольный зал, облицованный полированным камнем нежно-голубого цвета. Он пытался установить связь между эолийской архитектурой и чем-нибудь из древнего земного наследия. Микены? Стоунхендж? Месопотамия?
Дикси вдруг подумал, что вряд ли он смог бы найти что-то общее между нынешней земной архитектурой и ее доисторическими предшественницами, и он оставил архитектурные изыскания. Взамен он перенес свое внимание на роспись по потолку. Сначала он не придал ей значения, посчитав ее сугубо условной, декоративной. Но, присмотревшись к рисунку, он явно разглядел предназначенный для него, землянина, нарратив. Тщательно вырисованная растительность сильно смахивала на древние земные папоротники. Среди них анахронично прятались диплодоки и мамонты, ничуть не удивленные таким соседством. Гораздо больше их занимал спускавшийся с неба снаряд, явно не местный. На соседнем фрагменте снаряд уже стоял на земле, и из него выходили вполне себе люди. Головы диплодоков были склонены, но, возможно, только для того, чтобы разглядеть пришельцев получше. Мамонты подогнули задние лапы и разве что не виляли хвостом.
Посыл был очевиден: "Мы были здесь первыми!".
У Дикси начинала кружиться голова. Он опустил взгляд и увидел, как к нему приближается специальный представитель Аграбх-Охор.
На своей планете эолийцы не носили защитные комбинезоны, их рты и носы не были прикрыты мембранами. Сейчас на спецпредставителе было надето что-то яркое и, видимо, дорогое. Что бы это ни было, думал Дикси, за тысячи лет нашей истории мы уже попытались это на себя натянуть. Пожалуй, он бы немного удивился, если бы дипломат явился голым.
— Прошу прощения, что заставляем вас ждать, — сказал специальный представитель Эола. Он говорил с акцентом, в котором нельзя было различить ничего "нечеловеческого".
— Рад вас снова видеть, — сказал посол.
До этого момента они встречались на Приме, в "зоне Земли", как выражались эолийцы, хотя для нас и вся галактика и все что за ней было "общей зоной". Собственно это и не нравилось Эолу.
Аграбх-Охор прибыл на родину для консультаций в Министерстве по делам иных цивилизаций. Здесь он считался главным специалистом по "земной расе", и его рекомендации имели вес. Поэтому Дикси был рад переговорить с ним перед визитом к министру. Со своей стороны, Аграбх-Охор считал своим долгом предупредить посла, чтобы тот не ждал от встречи слишком многого.
Бок о бок они начали нарезать круги по тридцатиметровому залу.
— Я не понимаю, в чем проблема, — говорил Дикси, вкладывая в свою интонацию толику наивного негодования, — космос огромен, ваши корабли мощнее наших, у нас нет шансов за вами угнаться. Почему же вы настаиваете на разделении, как вы выражаетесь, "областей проникновения". Вы ограничиваете себя больше чем нас!
— Вы сами видите, что мы к вам более чем справедливы. Вас больше, вам и места больше. Мы готовы довольствоваться небольшим участком в районе внешнего рукава. Разумеется, нет никаких ограничений на использование космического пространства вне нашей галактики.
Посол Дикси не опасался, что предложенные ограничения как-то скажутся на нашей экспансии. В галактике сотни миллиардов звезд, и никакой десяток из них погоды не сделает. Его волновало, почему эолийцы вообще настаивают на разделении сфер влияния. Причем, разделение предусматривалось очень жестким. Земным кораблям строго запрещалось появляться на эолийской территории. Маршруты в пограничной зоне должны были согласовываться с Эолом, который оставлял за собой право применять любые средства к нарушителям.
До своего назначения Дикси списывал эти требования на эолийский менталитет. Он даже придумал термин для цивилизации их типа — "параноидально-интровертная". Эолийцы, как нему тогда казалось, сосредоточены на качестве в ущерб количеству. Такое поведение, по мнению Дикси, было пагубно в долгосрочной перспективе. Мир, думал он, в конечном счете хаотичен, ничего нельзя предугадать заранее, поэтому надо опробовать как можно больше вариантов, чтобы добиться качественно скачка. В этом смысл экспансии, а не в том, чтобы жрать побольше.
Но пока эолийцы нас опережали. Возможно, у них действительно была фора. Они освоили не больше дюжины планет, но каждую довели до состояния, к которому только стремится поселок миллиардеров на Оркусе. Численность населения, по сравнению с землянами, была небольшой, но жили эолийцы в три раза дольше.
"И в три раза скучнее", — хотелось бы думать Дикси, но не получалось. Хотя он был уверен, что эти гладкие здоровяки вряд ли имеют какие-нибудь вредные привычки. Не-вредные привычки эолийцев, в целом, не отличались от земных. Они ходили на работу, воспитывали детей, занимались наукой и искусством. Наука, в основном, имела целью физической совершенство, в искусстве редко упоминались далекие звезды. Религиозная составляющая в их жизни была невелика, но большинство верило, что все будет хорошо — в том смысле, что после смерти они присоединяться к некоему Космическому Разуму и в нем заживут вечно.
"Чтобы что-то понять о народе, надо побывать на их родах и похоронах", — с этой мыслью Дикси прибыл на Лкафкен четыре месяца назад. В родильные отделения его не пустили, а кладбища больше напоминали музеи — такое впечатление, что последние сто лет их не использовали по назначению.