Последней каплей стала испорченная тальхарпа. По окончании посевных работ Идэ пригласила нас на семейный праздник, попросив меня исполнить несколько песен — тратиться на скальда ей не хотелось. Улла, демонстративно зевавшая всё выступление, хвастливо решила, что в игре на инструменте нет ничего сложного, и, дождавшись, пока я оставлю тальхарпу, начала неуверенно перебирать струны. Те не выдержали вражеского натиска и порвались, протяжно проскулив. От негодования Улла швырнула тальхарпу мимо скамьи, пустив кривые трещины по корпусу.
Отец, прознав о содеянном, пренебрежительно махнул рукой, сказав, что купит новую. Идэ же обеспокоенно кружила над дочерью, переживая, что та поранилась. Мне же досталась очередная порция упрёков: я не должна была оставлять тальхарпу без присмотра, тем более что она была слишком большая для коротышки Уллы. Я молча выслушала брань, сжимая подол платья и прикусывая до крови щёки, лишь бы не сорваться на проклятия. Вальгард сочувствующе обнял, обещая починить тальхарпу у мастеров, но мы оба знали, что сломанное единожды уже никогда не станет целым.
Но у всякого терпения есть предел. О моём противостоянии с Идэ знал и Сигурд, который предложил подбросить слабительный травяной порошок в еду и окатить дрова водой, но местный ниссе спутал планы.
С самого утра мы с сёстрами перебирали тёплую одежду, которую шили на холодные зимы, становившиеся всё более суровыми с каждым годом. Мне нужно было подобраться поближе к полкам с утварью, пока остальные были заняты. Но в тот момент Далия, занятая вышивкой нового хангерока, случайно обронила свечу на моё покрывало, которое я не успела убрать со стола. Пламя тут же расползлось по зелёному сукну, а дом наполнился гарью и криками. В тот момент я точно слышала мерзкий смешок ниссе. Не желая выслушивать незаслуженную порцию брани, я, схватив плащ, выскочила в окно и помчалась вдоль шумных улиц.
Под подошвой кожаных сапог противно хлюпали лужи и пузырилась грязь, заставляя подбирать подолы искусно расшитого серого плаща и голубого хангерока, надетого поверх узорчатой рубахи. Заметив любопытные взгляды, я плотнее укуталась, пряча сверкающие золотые фибулы с эмблемой волка и висевший на шее медальон с изображением мирового древа.
Дом Идэ стоял в нижнем районе города: близ рыбацкого рынка и старой пристани, гудящей сейчас от слоняющихся воинов с тюками и ящиками. Замерев на помосте подле покрытой мхом статуи Тора, глаза которого сурово глядели на холодный залив, я привстала на носочки, пытаясь разглядеть сквозь зевак происходящее на пирсе. Пара синих парусов с изображением волка мерно покачивалась на волнах подле пугающего драккара с чёрно-золотым знаменем. Вальгард говорил, что выходцы из Ормланда пытались оправдать чудовищную природу своего покровителя, становясь отъявленными разбойниками, предателями и убийцами, для которых не существовало понятия долга. Они бесстрашно выходили в бушующее море и разоряли земли, не ведая жалости. Идэ однажды предположила, что Ёрмунганд всегда стоит на защите своих детей, а потому никто им не страшен в открытых водах.
Воины Ормланда, с выбритыми и украшенными причудливыми рисунками висками, ловко выбирались из драккара, сверкая щитами поверх серых плащей. Вдруг самый грузный из них громко рявкнул и потянул толстую цель. Толпа неожиданно расступилась, послышались резкие удары кнута, и я невольно вздрогнула. Под отборную брань и свист хлыста на деревянный пирс ступили трэллы с завязанными тугими узлами руками и скованные по ногам в кандалы. Покрытые кровью и грязью, мужчины, женщины и дети медленно шли по скользким ступеням.
Гнусные шутки и улюлюканье заполонили округу на радость Змеям, которые подгоняли трэллов, не чураясь оскорблять и пинать их. У поверженных больше не было ни дома, ни семей, ни даже самих себя. Пройдя по пристани и улицам под насмешливыми взорами бездельников и мерзавцев, они попадут прямиком на рынок, где узкие клетки станут временным убежищем. Купленных будут ждать пашни, скот и домашняя работа, а наградой послужит крохотная лачуга. От других же удача навсегда отвернётся: никто не приобретёт их из-за слишком светлых глаз, худобы или не нуждаясь в паре лишних ртов. Таким придётся слоняться по Виндерхольму, вечно побираясь и выполняя самую отвратительную работу: разгребать ямы с навозом и убирать мусор, ожидая миску жидкого супа и места на ночлег подле скота. Зима унесёт их жизни, оставляя мёртвые тела валяться по округе, пока кто-нибудь не скинет их в овраг с трупами животных.