Они теперь прилетали и днем.
Это все меняло. Я должен был решить, что делать. Вчера у меня почти не осталось сомнений: мы будем патрулировать по ночам, рано или поздно поймем, откуда прилетают враги, найдем их укрытие и, вместе с всадником и ополчением, уничтожим их. Тин покачал головой, когда я рассказал об этом. «У них нет никакого укрытия, — сказал он. — Они все живут среди нас».
Если они все живут среди нас, откуда же они прилетают?
Не только ночью, но и днем. Пока мы будем выслеживать их, сколько людей погибнет, сколько останется без родных и крова, как Арца? Я не знал, что делать. Видение снова поднималось из глубины души, пробуждая тоску.
Я сам не заметил, как закурил. Мне опять попался синий дым, — с каждой затяжкой тело казалось все легче, а земля все прозрачней, что-то мерцало в ней, в глубине.
Я знал, там сокрыто мое видение.
Джерри прислонился к стене рядом со мной. Он смотрел вдаль, был почти неподвижен, лишь изредка стряхивал пепел. Его дым теперь тоже был синим.
— Что думаешь? — спросил я.
Джерри знал, о чем я.
— Надо лететь в Форт, — сказал он. — В конце концов, король нас послал туда. Аник всего лишь командир отряда, надо поговорить с комендантом.
Я кивнул. Возможно там нам дадут план действий, готовое задание. Если налеты продолжатся и днем и ночью, все жители укроются в крепости — мы должны будем оборонять ее. Это разумней, чем летать по ночам и искать врагов.
Я не хотел в Форт, не хотел готовых заданий.
Мое видение горело все ярче, до краев заполняло память, я слышал голос из сна, слышал флейту и грохот шторма. Мои мысли пулями проносились сквозь эти звуки.
Что бы ни говорила Аник, но мы уже сделали немало. Вчера нашли того, кто две ночи подряд останавливал врагов, а сегодня спугнули врагов, спасли Арцу.
Я хотел вернуться в дом, хотел снова поговорить с ней. Она выглядела такой хрупкой, такой юной. Она сказала: «Мне шестнадцать лет», но я не дал бы ей больше четырнадцати. Так странно, ведь в деревнях все девушки выглядят старше своих лет. Я никогда не видел такой девочки — если одеть ее в светлый полупрозрачный шелк, привести во дворец, она не померкнет на фоне живущих там красавиц. Даже поняв, что мы не враги, она осталась такой же тихой и робкой, лишь изредка поднимала взгляд, и глаза у нее были огромными и черными.
Я не хотел лететь в Форт.
Я хотел вернуться на веранду, обнять Арцу, сказать ей, что все будет хорошо, ей больше ничто не угрожает, она больше не одна.
— Эли!
Джерри тряс меня за плечо. Я открыл глаза. В руке у меня не было сигареты, а небо уже потемнело.
— Я тебе говорил, если подряд куришь, чередуй дым! — Голос у Джерри был злым, поэтому я поспешно протер глаза и огляделся. — Синий с желтым или с серым! Синий нельзя подряд, ну сколько раз говорить-то?
— Я их беру наугад, — объяснил я и, оторвавшись от стены, шагнул вперед. Мир не закачался, не опрокинулся на меня, лишь видения звенели и пели, но про это Джерри лучше было не знать.
— Нет, ну какой кретин, — пробормотал Джерри и потянул меня за рукав. — Пойдем. Я искал Рилэна, но Аник меня остановила, она хочет тебе что-то показать, идем.
С каждым глотком прохладного вечернего воздуха, с каждым шагом — синий дым отступал, отпускал мысли. Но тоскливая бесконечная нота, звучащая в глубинах земли, в небесной высоте или в сердце — не исчезала.
Сон не уходил из памяти, он был настоящим. Я должен понять его, прежде чем решу, что делать.
Аник стояла на крыльце дальнего дома. Когда мы подошли, она подняла фонарь, свет качнулся, тени потекли, меняясь, но звон не исчез.
Аник распахнула дверь и обернулась к нам:
— Я виделась сегодня с отцом. Он считает, что вам нужно на это взглянуть.
— С отцом? — повторил Джерри.
— С комендантом крепости, Джатом. — Аник подкрутила колесико фонаря, и огонь за стеклом вспыхнул ярче. — Он мой отец.
— А, вот почему ты в армии! — радостно сказал Джерри.
Я толкнул его в плечо. Джерри засмеялся и развел руками. Аник молча кивнула вглубь дома, и мы пошли за ней.
Это был старый, полузаброшенный дом, непохожий на казарму. Здесь в беспорядке стояли обычные деревенские вещи, следы мирной жизни, — и огромные ящики. Свет выхватывал армейские печати на боках и крышках, красные и синие чернила. Аник поставила фонарь на стол и остановилась возле одного из ящиков.
Я встретился с ней взглядом и понял, что она сейчас скажет.
Волшебство нельзя скрыть. Оно звенит и поет, оно плачет и ранит. Если не питать его, если оставить, оно уходит в глубину земли, в толщу скал, растворяется в песке — но никогда не исчезает.