Мельтиар отпустил меня.
Комната сегодня была темной. Свет лился из полукруглых ламп на стенах, оставлял острова мрака на полу. На грани света и тени стояли кресла и мерцающий цветными росчерками стол. А посреди комнаты, где смыкались все острова темноты и соединялись реки света, ждали Лаэнар, Рэгиль и Амира.
Они смотрели на меня. Амира кусала губы, словно пыталась удержать слова, а у Лаэнара на лице была кровь.
Мельтиар усадил меня в кресло, сам опустился на подлокотник. Я забралась с ногами на сиденье, мне хотелось стать меньше. Мельтиар смотрел на меня. Я знала, что должна заговорить.
Волосы затеняли его лицо наполовину, сливались с темнотой. Он облокотился о спинку кресла, и рука попала в поток света. На костяшках пальцев была кровь.
Он наказывал Лаэнара за то, что мы сделали.
— Лаэнар не виноват, — сказала я. — Это я решила.
— Вы напарники, — объяснил Мельтиар. — Вы отвечаете друг за друга. — Он наклонился ближе, взял меня за плечи — так осторожно, что я едва почувствовала прикосновение. — Вам нечем заняться, пока машина не летает и меня нет рядом?
Он был так близко, я слышала его дыхание, отблески света таяли в темноте его глаз. Я смотрела на него, надеялась, что он поймет меня без слов. Я стала скрытой ради него. Я сделаю ради него все, что угодно.
— Вас не учили жить среди врагов, — продолжал Мельтиар. — Вы рождены для открытой битвы. Война уже скоро. Почему вы не готовитесь к этому дню?
Он крепче сжал мои плечи, и боль всколыхнулась волной, вспыхнула и угасла.
Я зажмурилась на мгновение. Он разочарован, он в тревоге, — я чувствовала это в каждом движении и слове. Я скажу: «Прости», — наверное он ударит меня и прогонит, а завтра все будет как прежде.
Я открыла глаза и сказала:
— Я узнала про всадника.
Мельтиар разжал руки и отстранился, улыбаясь. Я не знала, что он сделает. Страх, который я весь день сдерживала в самой глубине сердца, вырвался, — потек вверх, замораживая кровь, останавливая дыхание.
— Хорошо, — проговорил Мельтиар. — Расскажи.
— Его зовут Тилиниэн Эрил Амари, — сказала я. — И он изгнанник.
Я рассказывала все, что узнала, и все, что со мной было, весь долгий день, все имена и все слова врагов — все, что могла вспомнить. Мельтиар больше не улыбался, слушал внимательно. Я чувствовала, что Лаэнар, Рэгиль и Амира смотрят на меня — мне хотелось подойти к ним, хотя бы обернуться, — но я не могла отвести взгляда.
Когда я замолчала, Мельтиар повторил:
— Хорошо. — И снова привлек меня к себе. Рубашка, разрезанная крыльями, под его руками разошлась, лоскутами упала на пол. — Два дня будете в городе, никаких полетов.
— Но, Мельтиар… — Это был голос Лаэнара, такой же звонкий и уверенный, как всегда.
Мельтиар повернулся. Я ничего не видела, мир был скрыт завесой его волос.
— Еще одно «но, Мельтиар», — сказал он. — И будешь отскребать крылья от пола.
Лаэнар замолчал.
— Я смогу лететь завтра, — пообещала я. — Правда.
— Нет, — отозвался Мельтиар. — Пусть Амира займется машиной.
Амира ответила что-то, радостно и быстро, но я не разобрала слов, — Мельтиар снова был слишком близко, его дыхание следами оставалось на коже, и страх изменился, оплетал меня горячей, обжигающей сетью. Ладони Мельтиара скользнули по моим крыльям, и крепления разошлись, крылья скользнули вниз, вслед за одеждой.
Мельтиар повернулся, не отпуская меня, и сказал:
— Пошли вон.
Я едва расслышала быстрые шаги, звук закрывающейся двери.
Я уже не могла говорить. Но Мельтиар прошептал, словно отвечая:
— Останешься со мной. Тебе станет лучше.
13
Мой сон был тонким, как паутина, рвался с каждым вздохом, видения и голоса утекали дымом сквозь пальцы. Я очнулся рано утром, до рассвета, и не мог ни заснуть, ни вспомнить сны. Ни Джерри, ни Рилэн не шелохнулись, когда я позвал их, и я ушел на веранду.
Не зажигая огня, я сидел за столом, смотрел на оконное стекло, в котором дробились отражения и тени. Хотелось курить, но я не знал, какой сигареты с каким дымом вытащу в темноте, наугад. Я не хотел сегодня ни в чем полагаться на волю случая, даже в мелочах.
Я должен был решить, что делать дальше.
Есть легенды, есть история, и есть вещи известные каждому. Все они смешались сейчас, рассыпались как листы расплетенной книги, и я не знал, на что опереться.