Елисей, ещё не вернувший пистолет, стал искать взглядом того бойца, с которым он сражался плечом к плечу. Заприметив его рядом с большими зелёными ящиками, он подошёл к нему и протянул оружие.
— Возьмите.
— О, да не стоит. Спрячь! Считай, это тебе сувенир. Причём полезный. Хрен знает, что нас дальше ожидает. А я себе новый раздобуду, не проблема.
Елисей поблагодарил солдата и вернулся к Яне, что глядела куда-то в пустоту.
— Ян, как ты? — спросил он.
Она, так же глядя в никуда, чуть погодя ответила:
— Что будет дальше?
Елисей не знал, что ответить. Никто не знал, что сказать на такой вопрос. Ему стало ещё тоскливей на душе.
К ним подошёл военный с сединой на макушке, с металлической сигаретой в зубах и планшетом в руках.
— Новенькие? — спросил он.
— Да, — ответил Елисей.
— Назовитесь.
Елисей назвал имена и фамилию, а тот принялся набирать их в планшете.
Военный с некой горечью спросил:
— Родственники есть? Живые?
Ответить на вопрос значило признать, что их больше нет. Но… может быть, ему всё причудилось, приснилось? А они на самом деле живы? Живы и здоровы. У себя в квартире. Но Елисей знал, что это не так. Но сказать и поверить, было просто невозможно. Однако Елисей покачал головой и, сглотнув, добавил:
— Больше нет. — Он отвернул взгляд, будто принялся что-то разглядывать, а сам подумал: «Они живы! Живы у меня в душе, в памяти».
Военный посмотрел на них с сожалением и сказал:
— Мне нужны и их имена, если не трудно.
Елисей назвал и их имена. Яна всхлипнула.
— Ваша палатка номер сорок восемь, вы делите её с шестью людьми. Завтрак в восемь, обед в час, ужин в шесть. С любым важным вопросом обращаться ко мне, коменданту Ефиму Алексеичу, первая палатка.
Комендант оставил их наедине со своим горем, как и других людей, наполнявших лагерь, у которых ему пришлось выведать информацию.
Елисей повернулся к палаткам, как вдруг Яна схватила его за руку. Он взглянул на неё. Лицо её было красным, пылающим. Под глазами появились лужи, затопившие всю радость. Изо рта вырывались стоны. Волосы взлохмачены. Очки висели на вороте белой запачканной толстовки.
Елисей вид сестры привёл ещё в более шаткое положение. Он обнял её. А она вцепилась в него, боясь отпустить.
Нечто терзало Елисея изнутри. А в животе будто оказалась гиря.
Они стояли несколько минут, после чего Елисей сказал:
— Нужно найти нашу палатку.
Яна, совсем на толику успокоившись, глянула ему в глаза и кивнула. Они молча пошли вперёд, изредка поглядывая на номера палаток.
Выжившими оказались самые разные люди. Женщины, мужчины, старики и дети, богатые, бедные и нищие горевали, склоняясь над своими пожитками, глядя на чудом оказавшиеся в руках фотографии погибших или заражённых друзей и родственников.
— Ох, Павлуша… Как же? — стенала наперебой со стонами, рыдала бабушка в платке, упёршись в грудь старику с непокорными волосами.
Старик глубоко вздохнул, Елисей почувствовал на себе его печальный взгляд.
— За что нам тако горе-е-е-е!? — продолжала надрываться старуха. Крик её вонзал иглы в сердце Елисея.
— Мама-мама, а папа вернётся? — спросила девочка по левую руку от Елисея.
Мать взглянула на дочь. Она взяла её крошечные ручки в свои. На глазах у неё навернулись новые слёзы.
— Да… когда-нибудь… — соврала она.
— Тогда почему ты плачешь? — вновь спросила девочка.
Но женщина ничего не ответила. Она прижала крошку ближе к себе, обняла за голову.
До Елисея всё больше стали доходить масштабы произошедшей катастрофы, которую как-то сумели допустить. Сколько ещё подобных лагерей? А скольких людей не смогли спасти?
Рядом с Елисеем вскрикнул или хныкнул мужчина. Он держал в руке трансфон и глядел на фотографию улыбающейся девочки лет двенадцати. На экран капали редкие слёзы. Он что-то шептал себе под нос. Руки его всё сильнее сжимали тонкий прозрачный девайс, как вдруг экран треснул. Он подпрыгнул, бросил сломанный трансфон и рысью бросился к ближайшему военному.
— Убейте! — вскричал он. — Убейте, прошу. Нет мне жизни без… д-д-доченьки…
— Спокойнее, — осторожно сказал военный. — Нам сейчас всем трудно…