Очень быстро трансформировалось все мировосприятие. Языческая картина мира заменялась христианской «в авральном порядке». Давно стало аксиомой, что мировоззрение новокрещеных варваров оставалось в лучшем случае причудливой смесью язычества и христианства. В подавляющем же большинстве неофиты просто заменяли в своем сознании образ старого бога (богов) на новый, достаточно аморфный. Новый бог выдвигал странноватые, с точки зрения среднего германца, требования, но процесс шел неумолимо. Показательно, что первыми адептами зачастую оказывались дружинники, снисходительно следовавшие политическому выбору своего конунга-короля, — так было у франков, так же будет и у норвежцев и иже с ними. Показательно, потому что дружинник вообще, а германский дружинник в особенности — с психологической точки зрения суть персона, максимально удаленная от христианских ценностей, в известном смысле диаметрально им противоположная. Это подчеркивает, сколь в действительности мало значило крещение для самих новокрещеных.
На фоне идеологических, политических, военных и лингво-филологических инноваций остальные приобретают в данном контексте относительно второстепенное значение. Материальный, вещественный мир германцев оказался достаточно пластичен. В сфере строительства и типологического развития форм орудий они в значительной степени последовали за местом и средой. Именно эти последние определяли материальный облик, в который перевоплощалась германская культура в завоеванных областях. Базисные явления оказывались гораздо подвижнее надстроечных в силу их высокой зависимости от прикладного результата применительно к конкретному региону. Именно в силу этого уже в VII в. было чрезвычайно сложно спутать франкское поселение с тюрингским, а остготское — с вестготским. По сути, по всем внешним признакам, эти германские племена уже в значительной степени утратили относительное единство, существовавшее некогда в Германии Тацита. Филолог, богослов или психолог нашего времени, оказавшиеся среди представителей разных варварских королевств, вполне могли спутать их между собой, археолог — вряд ли.
Чрезвычайно ярким свидетельством новой нарождающейся европейской культуры стали украшения. Распространение на огромных пространствах преимущественно германского мира сходных типов этой категории объектов стало индикатором определенного культурного единства Европы. Вместе с тем дифференциация внутри самих классов украшений отчетливо маркировала разницу между племенами и регионами, дававшую о себе знать. В качестве примера напрашивается неотъемлемый элемент германского женского костюма — этно-определяющий и чрезвычайно выразительный — парные крупные фибулы, прикалывавшиеся на ключицах и скреплявшие элементы верхней одежды. При высокой степени идентичности в общем абрисе украшения, неопровержимо сводящем все находки в единый общий тип, дифференциация подтипов очевидна и служит прекрасным датирующим и географически определяющим подспорьем. Локальные различия уравновешены устойчивой общностью праформы.
Чрезвычайно интересен анализ класса украшений, типичного для Европы «темных веков», относимых к общей категории полихромного стиля (достаточно массивные золотые, преимущественно, украшения со вставками необработанных драгоценных камней, перегородчатые эмали и т. д.). Традиционно связываемые с влиянием в европейскую культуру восточного кочевого грубого (гуннского) вкуса, якобы породившего это стилевое разнообразие, при локализации на карте эти древности обнаруживают любопытную закономерность. Наиболее отчетливые «узлы» локализации групп находок на территории Европы сосредоточены строго вдоль римского лимеса либо на пограничных землях Северного Причерноморья и Балканского полуострова (191; 10–11). Исключением является лишь зона вандальского королевства в Северной Африке и отдельные находки в Малой Азии и Предкавказье. Подобная территориальная привязка подтверждает, что ареалом сложения данного стиля и его популярности были именно контактные зоны культурного обмена, где население двух совершенно различных миров — античного и варварского — входило в непосредственный и длительный контакт между собой. Говорить о культурном донорстве или реципиенции здесь крайне сложно: данный набор ювелирных технологий, безусловно, является принципиально новым, одним из индикаторов наступающего Средневековья. Его появление в равной степени генетически обусловлено как варварской германской, так и римской и кочевой подосновой и, однако, не является прямым продолжением ни одной из этих традиций. Место донорства и реципиенции занимает генезис нового стиля, не схожего с предшествующими.