Наследник этого конунга, Свейгдир Фьельнарсон, в традиционном описании несколько загадочен. Загадочность эта проявляется в том, что он явно регрессирует в сторону большей мифологичности собственного образа. Сама по себе склонность к путешествиям неудивительна, как неудивительны и ностальгически-естествоиспытательские попытки Свейгдира разыскать изначальный Асгард и жилище самого Одина. Однако реализация этого стремления и тот факт, что Свейгдир все-таки Асгард отыскал, вызывают сомнения. Конунг разъезжал в компании одиннадцати спутников (доведя, таким образом, число членов отряда до сакрального числа асов) по разным странам, сопредельным и дальним, пытаясь разыскать Великую Свитьод. В ходе этой «экспедиции», продолжавшейся пять лет, Свейгдир добрался до Малой Азии («Страны Турок») (?!), где и повстречал немало родственников и даже женился на женщине из племени ванов. Отчетливая мифологичность этого сюжета, обильно сдобренного вопиющими признаками модернизации, не вызывает сомнения. Он выглядит скорее как не слишком искусная попытка рационализации сюжета о Великой Свитьод и Асгарде Изначальном как таковом. Тем не менее дальнейшая история Свейгдира и его конец вполне продолжают традицию жизни Фьельнира и отмечены печатью отчетливой трагикомичности на почве того же самого архаического пьянства:
«Свейгдир снова отправился на поиски Жилища Богов. На востоке Швеции есть большая усадьба, которая называется У Камня. Там есть камень большой, как дом. Однажды вечером после захода солнца, когда Свейгдир шел с пира в спальный покой, он взглянул на камень и увидел, что у камня сидит карлик. Свейгдир и его люди были очень пьяны. Они подбежали к камню. Карлик стоял в дверях и позвал Свейгдира, предлагая тому войти, если он хочет встретиться с Одином. Свейгдир вошел в камень, а тот сразу закрылся, и Свейгдир так никогда из него и не вышел» (88; 12).
Столь печальный конец конунга, навязчиво стремившегося встретиться с Одином и, вероятно, сподобившегося этой чести, не может заслонить от нас более важного обстоятельства. Свейгдир отмечает в северной традиции возрождение экспансионистских притязаний скандинавов. Если Фьельнир представляет эпоху, довольствующуюся миром и стабильностью у себя дома, то Свейгдир приступает к реализации иной программы. Это еще далеко не заморские походы, да и, собственно говоря, не походы вообще, однако рамки собственной державы, сколь бы мала или велика она ни была, становятся для династа уже достаточно тесными.
Ванланди, сын Свейгдира, символизирует полный перелом ситуации. О нем повествуется, что он был очень воинствен и много странствовал. Однако эти странствия весьма показательны. Вместо поисков прародины предков, то есть занятия хотя и похвального, но достаточно бесполезного, Ванланди обратил свои взоры на восток, причем на восток близлежащий — на непосредственных соседей шведов-свеев по Балтийскому морю — финнов. И вновь мы не сможем поручиться, что именно в этом рассказе правда, однако как раз он-то и дает блестящую картину следующей стадии интереса скандинавов к внешнему миру — освоения Балтийского моря. Ванланди четко обозначает приоритетный сектор внимания жителей Севера — зону балтийских побережий и бассейн этого моря.
Ванланди сгубила непоследовательность и необязательность: однажды он остался зимовать в Стране Финнов у тамошнего конунга Сньяра Старого и даже женился на его дочери Дриве (вполне скандинавские по звучанию имена придают этому наивному рассказу определенный колорит). Весной он уехал, оставив Дриву и пообещав ей вернуться на третью зиму, однако не вернулся и на десятую. Тогда Дрива послала за колдуньей, а Висбура, ее сына от Ванланди, отправила в Швецию. Колдунья была нанята, собственно, для того, чтобы та заманила Ванланди в Страну Финнов либо же умертвила его. Когда колдовство было в полном разгаре, Ванланди был в Уппсале. Внезапно ему захотелось в Страну Финнов, но его друзья запретили ему поддаваться соблазну, говоря, что оно, несомненно, является плодом финского колдовства. Тогда конунга одолел сон, однако он вскоре проснулся, позвал к себе и сказал, что его топчет «мара» — ведьма или дух, который, по скандинавским представлениям, душил спящих. Окружение конунга помочь ему уже не смогло, и вскоре он был погребен по обряду сожжения на берегу реки Скута.