И вдруг посреди всего этого шума — криков умирающих, стонов раненых лошадей, ободрительных возгласов и выстрелов — по лесу разнеслись четкие, резкие звуки валторны. Свен застыл на поваленном стволе. Он оглядел поле боя: победа была на его стороне, шведы отступали, энги уже начали подбирать оружие убитых, но теперь Свен услышал радостные вопли драгунов — они отзывались на приближающиеся звуки трубы.
— Это трубы Ферсена! — крикнул капрал Лундквист, снова повернув коня лицом к врагу.
— Ты прав, сын мой! — подхватил Спарре. — Это идут драгуны Ферсена. Они хотят разделить с нами торжество победы! Торопитесь же, пусть они придут, когда дело будет уже сделано!
И полковник построил своих людей для новой атаки. Свен погрозил врагам кулаком, выкрикнул какое-то проклятье и залег на землю позади поваленного ствола.
На этот раз драгунам удалось преодолеть возведенную энгами преграду. Энги маленькими группами отступили в заросли, окаймлявшие дорогу. Когда конники Ферсена явились на поле боя, они увидели в слабом свете вечерних сумерек отступающих врагов: черные тени скользили по снегу и исчезали за деревьями.
В ДОМЕ СВЕНА
Дом Свена стоял на самой окраине поселка Ронеклинт, там, где кончались пашни. Домик этот был низок и невзрачен с виду, как все крестьянские дома в ту пору дорога к нему шла глубоким песчаным оврагом, склоны которого так хорошо скрывали домик спереди, что его можно было увидеть только на расстоянии нескольких шагов. Сзади и с боков дом обступали лесные заросли, которые защищали его и от резкого морского ветра.
На другой вечер после сражения со шведами в этой хижине у очага, в котором горел торф, сидел Ивер. Он отливал свинцовые пули. Чуть поодаль женщина в простой крестьянской одежде кормила ужином маленького белобрысого мальчонку.
Суровые черты женщины выражали твердую волю и решимость, и в то же время на ее лице можно было прочесть, что ей пришлось хлебнуть в жизни немало лишений и горя. Звали женщину Ане-Мария. Это была жена Свена.
— Мама! — окликнул ее мальчик. — Когда отец вернется домой?
— Отец! — с печальной улыбкой отозвалась женщина. — Он придет, когда сможет, сынок. Разденься и ложись спать. Когда проснешься, отец, верно, уже будет дома.
Мальчик послушно исполнил приказание матери. А женщина обернулась к Иверу, который тем временем кончил свою работу и заглушил огонь.
Когда Ивер встал, женщина обратила внимание, что лицо его в этот вечер необычно бледно и он чем-то глубоко взволнован.
— Ивер, брат мой, — сказала женщина, положив руку на плечо бывшего бродяги, — о чем ты задумался, почему молчишь?
— Ах, сестренка Ане-Мария, — ответил Ивер, — случилось страшное несчастье! Мне вовек не забыть сегодняшнего дня.
— Что же ты не поделишься со мной своим горем? — спросила женщина.
— Я хотел скрыть его от тебя, сестра. Горе ведь наше общее.
— Что же случилось? — спросила женщина, и лоб ее прорезали глубокие морщины. — Разве ты не знаешь, что Ане-Мария всю жизнь привыкла бороться с невзгодами?
— Речь о нашей сестре Софи. Она умерла.
— Тем лучше для нее.
— Но ты не знаешь, как она умерла.
— Должно быть, зачахла от болезни. Ведь с тех пор, как она стала служить у господ, она таяла день ото дня.
— Нет, — сказал Ивер, и губы его задрожали. — Я расскажу тебе всю правду. В полдень я прокрался к замку, чтобы повидаться с сестрой, — она так радовалась всякий раз, как услышит, что мы насолили врагу, — вот я и хотел рассказать ей о нашей последней схватке со шведами. Пришел я в Эрремандсгорд, где она служила, и вижу, что замок госпожи Кирстен захвачен врагом. Шведы орали, буянили, били стекла и бросали во двор из окон столы и стулья. Управляющий рассказал, что трое наших крестьян сами показали врагам путь в замок и расписали им, как богата хозяйка. Я прокрался во двор, а потом и в каморку Софи. Двери были распахнуты настежь, шведские офицеры допрашивали хозяйку. Она клялась и божилась, что во всей усадьбе не осталось даже серебряного ковша, кричала, плакала, униженно молила о пощаде, но один из крестьян засмеялся и сказал:
— Не верьте ей, благородные господа, она, кровопийца, всю жизнь тянула из нас деньги и уж, верно, схоронила их где-нибудь в замке. А знать об этом должна красотка Софи Абельсдаттер, она была ее правой рукой.
Шведы схватили хозяйку, связали ей кисти рук и между большими пальцами просунули горящий пеньковый фитиль, а потом принялись за Софи.
Ивер умолк, закрыв лицо руками, и отвернулся.
— Рассказывай до конца, Ивер, — коротко и властно сказала Ане-Мария. — Раз ты мог на это смотреть, у меня хватит сил это выслушать.
— Они стащили больную Софи с кровати. Она еле держалась на ногах, но они усадили ее в хозяйкино кресло и потребовали, чтобы она им все открыла. Она покачала головой и сказала, что ничего не знает. Тогда они сорвали струну с походного барабана, стянули ею голову Софи и стали закручивать струну. Ане, Ане! Как страшно кричала наша сестра!
Ивер снова умолк. Лицо женщины стало белым как мел, глубокая складка залегла у нее между бровями, но голос звучал по-прежнему спокойно и твердо.
— Что же дальше? — спросила она.
Ивер отвернулся и отошел к окну.
— Что дальше, Ивер? — повторила Ане-Мария, схватив брата за руку.
— Скоро ее крики умолкли, — беззвучно прошептал Ивер.
Тем временем спустилась ночь. Слабый отсвет луны заиграл на подернутом инеем стекле. Ивер и его сестра замолчали, слышно было только глубокое и ровное дыхание спящего мальчика. Вдруг Ивер встал, приложил ухо к оконной раме и прислушался. И тут же раздался скрип шагов на мерзлом снегу. Ивер кивнул сестре.
— Слышу, — отозвалась Ане.
— Должно быть, это Свен!
— О нет, — грустно ответила Ане, — Это все еще не он.
— Откуда ты знаешь, сестренка?
— Жена сразу узнает шаги своего мужа, в особенности когда ей приходится прислушиваться к ним так часто, как мне.
Дверь распахнулась. На пороге появился человек. Он остановился в дверях и спросил:
— Здесь живет Свен Поульсен?
— Да, — ответила Ане.
— Спасибо, любезный, — обернулся пришелец к проводнику, который остался за дверью. — Ты исполнил все, что от тебя требовалось, больше я не нуждаюсь в твоих услугах. Ступай с богом.
С этими словами он вошел в хижину и поклонился хозяевам. Пришелец был пожилой человек с бледным, узким лицом. Широкий лоб, глубоко посаженные глаза и тонкие, плотно сжатые губы свидетельствовали о решительном и волевом характере. Когда он снял шляпу, плащ соскользнул с его плеча, и под ним стал виден черный камзол с прорезями на рукавах, сквозь которые проглядывала красная подкладка. На поясе с широкой серебряной пряжкой висел короткий кинжал.
— Кто вы такой? — спросил Ивер.
— Приезжий, — ответил незнакомец.
— Приезжий? — переспросил Ивер. — Так называют себя бродяги, которых судьба приводит в наши края.
Незнакомец нахмурил было брови, но тотчас овладел собой.
— Я не бродяга, — коротко ответил он. — Что, Свен Поульсен дома?
— Нет, — ответила женщина.
— И он не скоро вернется, — добавил Ивер.
— Я подожду.
— Может статься, он не придет домой до рассвета, — снова заговорила Ане-Мария.
— Не беда, — сказал незнакомец, с невозмутимым спокойствием усаживаясь на соломенный стул у стены. — Мне спешить некуда.
Ане-Мария с тревогой посмотрела на брата. Тот откашлялся и заговорил:
— Эта женщина, сударь, хочет, чтобы вы поняли: вам лучше поискать себе другого ночлега. У нас тут не постоялый двор. Мы ждем нынче вечером своих друзей, а места для всех не хватит.
— Ничего, в тесноте, да не в обиде.
— Ну, вот что, раз вы не хотите назвать свое имя или уйти отсюда по-хорошему, придется мне выпроводить вас самому. Время сейчас неспокойное, надо знать, с кем имеешь дело.
С этими словами Ивер встал и подошел к незнакомцу.
Незнакомец не двинулся с места, только на его лице заиграла насмешливая улыбка, когда он сказал: