— Значит, это ты переправляешь беглецов через залив?
— Да, я, — угрюмо отвечал Ивер.
— И сегодня ночью ты готовился переправить туда Свена-Предводителя.
— Свена-Предводителя? — растерянно переспросил Ивер.
— Свена-Предводителя и его сокровище — кругленькую сумму в пятьдесят тысяч ригсдалеров. Как видишь, у меня точные сведения.
Губы Ивера дрожали, он с трудом переводил дух. Нежданное появление врага, казалось, сокрушило его.
— Где сейчас Свен?
— Не знаю, — неуверенно начал Ивер. — Когда стемнело, он ушел в город и сказал, что вернется к полуночи.
— А деньги где?
— Он обещал принести их с собой, — торопливо ответил Ивер, постепенно входя в роль.
— Как вы думали переправиться через залив?
— На санях.
— Где эти сани?
— Там, внизу у моря.
— Сейчас мы с тобой туда пойдем, но сначала зажги лучину.
Ивер подошел к очагу, а Мангеймер взял со стола оба его пистолета. Когда Ивер зажег лучину и укрепил ее в щели между досками, капитан приказал:
— Прежде всего сними плащ! Я должен убедиться, что у тебя нет другого оружия.
Ивер повиновался. При свете лучины Мангеймер увидел зеленый егерский костюм, в который, как рассказали ему крестьяне, облачились беглецы. У него вырвался крик изумления, но он тут же овладел собой и продолжал обыскивать Ивера:
— На тебе два костюма?
— Да, господин капитан! Уж очень холодно на дворе!
— Очень, — согласился Мангеймер. — Будь любезен расстегнуть рубашку.
Ивер исполнил и этот приказ.
— Вижу, ты сказал правду! — воскликнул капитан, закончив обыск. — У тебя и впрямь нет другого оружия.
— Зачем мне обманывать вашу милость, — ответил Ивер, состроив глуповатую рожу, — мне от этого никакого проку.
— Никакого, — подтвердил Мангеймер. — А теперь пойдем к морю. Но, чтобы мы не заблудились в пути и во тьме не потеряли друг друга из виду, я накину тебе на шею вот эту веревку.
Капитан снял со стены веревку и сделал на ней петлю.
— Понимаешь ли, — продолжал он со смехом, набрасывая петлю на шею Ивера, — я только по дружбе так поступаю, уж очень я боюсь с тобой разлучиться!
— Ваша милость, как видно, изволит шутить! — отвечал Ивер, тщетно пытаясь изобразить на своем лице улыбку.
— Сейчас мы погасим свет и привяжем дверь к косяку, как было раньше, а затем пойдем к морю. Но сначала я хочу тебя предостеречь: смотри не поскользнись по дороге! Я привык скакать по ночам со взведенным курком, кроме того, я поверну пистолет дулом к твоей голове. Стоит тебе хоть раз дернуть за веревку, как я тотчас же спущу курок, а ты сам понимаешь, как тяжко мне будет влепить тебе пулю в висок! А теперь — вперед! Идти нам недалеко, и разлучить нас с тобой сможет только нечистая сила!
Мангеймер задул лучину. Ивер шагнул к очагу, на мгновение задержался у него и тут же последовал за капитаном, который, стоя в дверях, обернулся к нему.
Уже ступив ногой в стремя, Мангеймер вдруг услыхал слабый стон и увидел темную фигуру, прислонившуюся к стене хижины. Он вздрогнул и схватился за пистолет. В тот же миг Ивер, сделав шаг вперед, поравнялся с головой лошади. Протянув к капитану руки, привидение простонало:
— Деньги пополам!
Мангеймер мгновенно узнал этот глухой, утробный голос. Он громко рассмеялся:
— Разрази меня гром! Не иначе, как к нам пожаловала Головешка!
— Деньги пополам! — снова глухо простонала старуха, запрокидывая назад мертвенно-бледное лицо.
— Как же! — отвечал Мангеймер.
Взведя курок и недвусмысленно повернув пистолет в сторону Ивера, он поехал по направлению к берегу.
Ивер шагал рядом, не сводя глаз с пистолета. Вдруг жеребец Мангеймера, мотнув головой, захрапел и шарахнулся в сторону. Ивер потянулся за ним.
— Тысяча чертей! Что стряслось с этой проклятой скотиной? — крикнул Мангеймер, натягивая поводья и пришпоривая коня.
— Тише говорите, ваша милость! — воскликнул Ивер. — Сквозь мглу я, кажется, вижу какого-то мужчину у берега моря. Может быть, Свен уже здесь!
Мангеймер вздрогнул и посмотрел на берег. В этот же миг жеребец пронзительно и истошно заржал, замотал головой и вскинул круп. Мангеймер не мог совладать с конем, и тот, встав на дыбы, тут же рухнул на снег, продолжая мотать головой и тереться гривой о землю. Падая, Мангеймер выпустил из рук веревку и выронил пистолет.
— На помощь! — заорал он. — Негодяй! Что ты сделал с моим конем?
— Да что вы, ваша милость! — спокойно улыбнувшись, ответил Ивер. — Я почти что ничего не сделал. Я только положил ему в ухо тлеющий уголек!
В этот миг из ложбины вышел человек и, остановившись в двух шагах от Мангеймера, разрядил ему в грудь пистолет. Капитан с воплем повалился в снег. Конь пронзительно заржал и, опустив шею, ускакал.
Едва заглох предсмертный вопль Мангеймера, как из-за холма послышались чьи-то медленные, шаркающие шаги, и вскоре, еле держась на ногах, оттуда показалась Головешка. Вся в крови, она шаталась, опираясь на палку.
— Деньги пополам! Деньги пополам! — хрипло и исступленно простонала она еще издали.
— Нет, зачем же, — ответил ей Ивер, — ты получишь все сполна!
Сняв веревку, которая все еще болталась у него на шее, он связал Головешке руки и ноги, не обращая внимания на ее отчаянное сопротивление. Старуха издала пронзительный вопль. Заткнув ей рот своим шейным платком, Ивер закрепил его у нее на затылке.
Свен стоя наблюдал за этой сценой.
— А теперь — в путь! — воскликнул он. — Мой выстрел и эта полоумная старуха легко могут навести шведов на наш след!
Засунув пистолет за пояс, он зашагал к морю. Ивер подошел к трупу Мангеймера и наклонился над ним. Капитан уже перестал дышать.
— Ты хотел захватить нас в плен, но тебе это не удалось. Зато ты будешь иметь удовольствие видеть, как мы отъезжаем.
С этими словами Ивер приподнял тело Мангеймера, прислонил его к высокому камню и, повернув капитана лицом к морю, вложил ему в руки саблю. Связанную Головешку он усадил рядом с ним и, сняв шапку, издевательски раскланялся:
— Прощайте, дорогие друзья! Пожелайте нам счастливого пути!
И быстрыми шагами поспешил к берегу моря вслед за Свеном и рыбаком, которые уже выехали на лед.
У КОРОЛЯ
После того как Свен выехал на лед, опасность, казалось, миновала. Погоня сбилась с его следа, и он беспрепятственно продолжал свой путь.
По мере того как сгущалась тьма, луна светила все ярче: вскоре лунный свет пробил густой туман, который до сих пор заволакивал берега и мешал рыбаку уверенно выбирать путь.
Утреннее солнце уже освещало алыми лучами шпиль церкви святого Николая, когда трое мужчин вышли на берег у холма Вальбю. В столице повсюду царило шумное оживление. Направляясь к замку Росенборг, где, пока шла война, находилась резиденция короля, друзья видели на улицах кучки горожан, что-то горячо обсуждавших. Лица их светились радостью, причина которой недолго оставалась секретом для наших друзей.
Свен с Ивером добрались до Копенгагена двадцать седьмого февраля. А накануне вечером в Роскильде был подписан мир. Жителям столицы еще не были известны его унизительные условия. Но, возможно, в первом порыве радости они предпочли бы даже эти условия тревоге, опасностям и лишениям, от которых после вторжения войск Карла Густава равно страдали и свободные и подневольные сословия столицы, страшившейся нависшей над ней угрозы. По мере приближения к замку, вокруг которого не было никаких построек, друзьям становилось все труднее прокладывать себе путь через толпу. Рыбак тянул за собой сани, а Ивер и Свен шли рядом по обе стороны. Лицо Ивера, раскрасневшееся от соленого морского ветра, сияло безграничной радостью: наконец-то, преодолев все опасности, они достигли цели.
У входа в замок их остановили двое часовых с алебардами, стоявшие по обе стороны подъемного моста. Все попытки Свена уговорить их были напрасны. Скрестив алебарды, часовые преградили Свену с Ивером путь — у них был приказ пропускать только дворцовую челядь и государственных советников, которых король вызвал на утро в замок. Свен был ошеломлен этой неожиданной помехой. В другое время он едва ли смирился бы с ней, по тут надо было терпеть. Он стоял рядом с санями, опираясь на свое ружье. Насмешливая улыбка играла на его губах: он глядел на оленя, мысленно сопоставляя преодоленные трудности с последним непредвиденным препятствием. Терпение, однако, не принадлежало к числу добродетелей Ивера. Сдвинув на затылок шапку и подбоченясь, он остановился посреди моста и, по мере того как на него оборачивались окружающие, разглагольствовал все громче и громче;