— Особенно противно, что элита нации отсасывается в другие страны. Ведь только тонкий слой научной и художественной интеллигенции делает нацию, это её соль и теин в чаю. Мозги — это и есть теин и соль, и они вместе с редкоземельными металлами высасываются…
— Знаешь, тут передача была, как немецкий художник заказал для себя русских дешёвых мозгов для своих инсталляций. И реально ему в Сибири по моргам надрали целый вагон человечьих мозгов от беспризорных трупов. А на таможне вагон открыли и чуть не умерли. Шум пошёл. Это лярвы, лярвы, это всё они… Души умерших некрещеных пьяниц. Принципиально ненасыщаемые, они не попали ни в ад, ни в рай. И их полно всюду. Я думаю, это они сосут нашу кровь и нашу нефть из недр. Мозги наших физиков и генетиков. Газы сосут. По трубам. Деньги, деньги…
— Йес. Йевроньес. Все высосали из карманов. Именно как в трубу всё улетает! Работаешь на унитаз буквально. Ничего не остаётся от трудовых доходов.
— А потом всё высосут и отринут, как пустую оболочку. Вот так. (Таня, пьяненькая, отбрасывает высосанную банку)
— О’кей! Змеям ядовитым смерть! А у Влада есть друг, который реально змеёныша вырастил на своей груди! Теперь два метра уже. Женатый, правда.
— Змей?
— Нет, мужик. Сантехник питерский.
Вот так мы с Таней беседовали. И тут обычно появлялась мать моя, старушка с ядовитым взором. Таня здоровалась с ней, а та сквозь зубы бросала ядовитое «Здравствуйте», цепко осматривая Таню, кухонный стол, а потом нутро холодильника, явно подозревая, что мы съели её продукты. Обычно мать моя, ядовитая старушка, не стеснялась демонстративно вынимать из холодильника сосиски, масло, сыр, уносить всё к себе в комнату, припрятывать. Невзирая на мою сломанную ногу в гипсе. Добрая, любящая меня женщина-мать!
Я вдруг решила нарисовать картину. Хорошая такая большая монументальная картина на бумаге получилась, солдат сидит в зелёной форме, и свинью розовую весёлую на коленях держит. Что я хотела сказать этой картиной? Не знаю. Наверное, что солдат — пушечное мясо и свинка для тушёнки — это одно дружественное целое. И оба они — это не цель, а средство. Или ещё что. Хрен разберёшь. Постмодернизм…
Вечер настал. Влад приехал. И как только добрался! Пьянущий. Вонючий. Только дыхнул в маленькую комнату мою, как я почувствовала, что пьянею, будто сама напилась. Влад не просто пьяный, а качается и хрюкает, и пытается влезть на мою половинку дивана. Если влезет, то мне труба — мне негде спать будет. Я его подтолкнула, он легко завалился на пол, прямо головой у картины моей «Солдат со свиньёй», упал на ковёр, что там подстелен, и тут же уснул богатырским рыцарским сном, каким рыцари и богатыри, а также гладиаторы и наёмные солдаты спят. Упал, ручонку положил под голову, и захрапел зверски и под солдатом, и под свиньёй, сам как солдат и свинья в едином флаконе.
Митя вбежал покачаться на спортивной лесенке, увидел Влада вонючего, завалившегося под лесенку и качельки. Тут же что-то смекнул, убежал в туалет, вернулся с ароматизатором воздуха «Душистая сирень», густыми струями Владика и воздух над ним опрыскал.
Я, чтоб заглушить ужасающий храп с улюлюканьями Влада, включила ящик, программы какие-то ночные. Владик храпел так, что картина на стене колыхалась. Вонь из Влада была жуткая. Я костыликом форточку приоткрыла, чтоб от вони не умереть. На Владика свой халат зелёный накинула, зелёный в чёрный горох, как олицетворение тоски зелёной домашней.
Когда заснула, вдруг Влад ожил, скинул со своего розового тела одежды свои, и как-то вытянулся вдоль меня и моего гипса, как змей, и мордой стал храпеть и дышать прямо мне в лицо. Я рассвирепела. Ну что за гад такой! Разбудить его невозможно, так тогда я решила его заморозить. Сдёрнула с Влада одеяло, пусть голый спит. Под форточкой морозной, которую я костылём своим золотым открыла. Влад очнулся заледенелый, удивлённый, что вот часть тела у него ужасно промёрзла, в 6 утра встал и ушёл.
Исчез. Появился через две недели. Оказалось, что получил воспаление лёгких. Блин, я его чуть не убила! Мне стало стыдно…
Пайков периодически звонил и долго разглагольстовал о том, что мне нужен зачем-то калий, который есть в бананах. «Хочешь, я тебе бананов привезу!». «Ну, хочу!», — говорила я без всякого энтузиазма. Меня ужасно утомило моё насильственное сидение взаперти. Хотелось почаще выходить на улицу, хотелось съездить на Невский, посидеть в кафе с приятелями. Машин ни у кого из богемной братии не было, Вампир впал в запой, Вера работала за двоих. Чтобы выбраться в центр города, надо было допрыгать до трассы, поймать тачку, махая призывно золотым костылём с розовым пухом, заплатить рублей 200… Таня, раз 10 посмотрев «Ночной позор», увлеклась чем-то своим, заходить перестала. У Пайкова всё время были какие-то дела, он тяжко долго обсасывал, во сколько и когда приехать, но всё никак не мог. За два месяца, что я была в гипсе, Пайков навестил меня всего один раз. Привёз килограмм бананов. Посидел полчаса, уехал. Бананы тут же съели дети.