Ещё мне сон снился, что мой дом на берегу канала, что у меня целый этаж комнат 7. Меньше чем 7 комнат это мало. И ещё приснилось, что вот на Петроградской у меня своя огромная квартира. У прабабушки моей был свой дом в Петербурге до революции и свой чаеразвесочный заводик. Может, это от неё мне эти сны снятся…
Вот и лето прошло. Прошло под знаком нечисти. Прошло столько лет, и ничего в моей жизни не изменилось. Наверное, от того, что не изменилась я сама. Всё такая же невозделанная, разбросанная — аааааааааааа. Каждое лето — одно и тоже. Люблю природу, а сижу в душном каменном мешке. Ужас, как меня развратило моё деревенское детство среди васильков и пшениц. Одна работа, довольно таки поверхностная, не дающая денег, но копошиться надо каждый день. Скорбный труд приговорённого к тюремным работам вола. Вылазки в природу — они только тоску усугубляют…
Сегодня 31 августа. Внутри стоит непрерывный вопль-аааааааааааааа. Лето прошло — аааааааааааааа. Ничего не изменилось. Стало ещё хуже — аааааааааааааааа. Квартира разорена и загажена безнадёжно. Митя задыхается от аллергии. От пыли, от книг, от цветов, от игрушек и дисков. Всё выбросить к собачьим меринам. И получится старушачий рай — пустенько так, стерильненько. Ааааааааааааа.
Написала 12 статей — по статье в два дня. День берёшь интервью, второй день — расшифровываешь и пишешь. Думала, наработала на отпуск. Вышел хрен. Заплатили гораздо меньше, чем думала, заплатят. Денег хватило только на самые дешёвые поездки в жопные дыры нашей поросшей травой родины. В многостраничном журнале, рекламирующем брюлики, дорогую недвижимость и машины, где страница рекламы стоит несколько тысяч долларов, я, журналистка, опубликовавшая 12 статей о культуре на 12 страницах, делающих журнал читабельным и увлекательным, не получила и одной тысячи долларов. А рекламисты поменяли в этом месяце свои иномарки на более шикарные. Что-то тут не так. Без наших журналистских статей кто бы стал читать их рекламу? Да никто. Надувка всё это жадного капитализма! И мы типа на цырлах серые козы такие, которые, нищие и облезлые, волокут на себе целую стаю боровов — рекламистов и менеджеров, включая директора издания.
Как серпом по яйцам. Самоуверенность испарилась. Всё плохо, всё плохо — ааааааааа. Жизнь сплошной ужас беспросветный — аааааааааа. Лето — кульминация года. Все силы, все помыслы о лете, о каком-то горьком кусочке счастья. Ждёшь весь год, ждёшь. Хотя бы фикцию счастья. Хотя бы фикцию грязной пальмы и чуток взаправдашнего, пусть грязного и холодного моря. А хрен вам. И ещё раз хрен вам… Аааааааааа. Два человека чего-то хотели от меня, но они были такие страаааашные. Таких страааашных, сумасшедших и больных и на свете то не бывает. С ними жить нельзя. Только носить им передачки в больничку и гавно за ними выносить. Вот такие мужья, которые хотели сделать из меня свою мамку. На хрен они мне сдались. А боженька так не думает. У него перевоспитательные планы на мой счёт. Он хотел меня такими мужьями унизить и перевоспитать мою гордыньку.
Уж и погордыниться девушке то не дают! Если жизнь вся порушена в гавно, то как же быть? Мне удалось хоть чуток сделать свою тюрьму уютненькой, хоть чуть-чуть было уюта в тюремном гнезде последний год. Ночь у меня была — диван свой, телевизор, телефон и ноутбук на постели. Владик ко мне заглядывал, и дети по утрам по нему лазали как по дохлой смешной кукле. Теперь и этого нет, отобрано навсегда. Слова страшные-«навсегда» и «никогда». Гордыньские слова, неправильные. Но так тяжко, так сердце всё изболелось.
Так жила моя бабушка с изболевшимся безнадежным сердцем от неисправимых ситуаций со знаком «никогда». Жила тоже бездомной. У неё никогда не было своего домика в деревне, где так органично она смотрелась бы, так радостно и уютно она смотрелась бы. Всю жизнь она приезжала прихвостнем к своей мрачной сестре и своему глухому брату. Всю жизнь приезжала в чужой дом. А в городе все жили друг на друге, 6 человек в двухкомнатной квартирке. Но всё же метров 35 у них было, и без книг и всяких увлечений. Боже мой. Как же можно так проживать свою единственную жизнь, без физиологического гнезда, без воздуха, в скукоженном виде, с завязанными руками. Бабушка моя всю жизнь прожила в тюрьме. И мне завещала тюрьму. Аааааааааа. Бежать, но как, куда бежать, с двумя детьми. Куда бежать, где заработать столько денег, чтобы сил хватило хотя б шаг сделать в сторону? Одна пустота и ненужность тебя в этом мире, вытесненность тебя. Ори не ори, мир занят, все места заняты. Нет ни щели, ни дыры, чтоб влезть туда.