В проблемы железнодорожников ей так и не удалось тогда вникнуть — срочно вызвали в горком. Оказалось, в ее кабинете возник пожар. Не такой уж страшный — быстро обнаружили, быстро погасили огнетушителями еще до приезда пожарников, но городская комсомольская организация лишилась своего знамени. Оно сгорело.
Разъяренный Стригунов орал на нее матом так, что, казалось, на площади перед горкомом уже толпы людей собрались насладиться бесплатным концертом. Стригунов отправил ее домой, пообещав не только исключить из партии и комсомола, но и привлечь к уголовной ответственности за утрату священного символа — знамени.
Ни жива ни мертва вернулась она домой и, конечно же, рассказала обо всем Борису. Он только пожал плечами: «Чепуха. Прошло то время, когда за тряпку людям жизнь калечили. Стригунову сейчас не до тебя, завтра отойдет, прикажет отремонтировать кабинет и новое знамя сшить. Ты умеешь держать в руках иголку? Если нет, помогу.
До глубокой ночи сидела она на балконе, смолила одну сигарету за другой, гадая, что будет, если Стригунов исполнит свою угрозу. Ни в школу, ни в техникум, ни в газету ее не возьмут. Ни в одну приличную организацию не примут. А стать домохозяйкой казалось равносильно смерти.
Борис несколько раз подходил, со снисходительно иронической усмешкой качал головой, мол, как можно переживать из-за пустяков? Настойчиво пытался затащить ее в постель, но она отказывалась. Когда он в последний раз сказал, что есть занятие поинтереснее, чем думать о сгоревшем дурацком знамени, она зло огрызнулась. Борис равнодушно пожал плечами и отправился спать. А ей так хотелось, чтобы он обнял ее: «Любимая, не отчаивайся, что бы ни случилось, я всегда буду рядом с тобой, только с тобой…» Ничего подобного у него и в мыслях не было. Ирония, жесткая, все разъедающая ирония в словах, во взгляде…
Он оказался прав. На следующий день Стригунов милостиво простил ее, велел выделить средства для ремонта кабинета и на приобретение нового знамени. А потом долго еще с явным удовольствием величал Леру не иначе, как «наша погорелица». Любил давать клички своим подчиненным всесильный Первый.
Но томительный октябрьский вечер на балконе врезался в ее память на всю жизнь. И когда ночью Борис придвигался к ней и начинал жадно тискать ее тело, ожидая ответной страсти, она знала: когда он горячо шепчет, какая она красивая, какая желанная, — это всего лишь похоть самца, стремящегося удовлетворить свои сексуальные потребности. Больше — ничего.
Уступая с большой неохотой, и лишь потому, что это необходимо было для поддержания видимости счастливой семейной жизни, Лера все больше и больше отдавалась… работе.
Если бы сейчас Борис пришел в спальню, она бы не стала выгонять его. Завтра тяжелый день, совсем ни к чему нервничать. Пусть бы лег на своей половине, но на большее… Вспомнилась строчка из давней песни: «А на большее ты не рассчитывай…» Однако Борис, похоже, вовсю храпел на диване в кабинете и не собирался являться в спальню. Он что, обиделся? Мало того, что вел себя с нею по-свински, так еще и обиделся?! Ну, это уж слишком! Лера перевернулась на другой бок. Сердце гулко колотилось в груди. Валокордину выпить, что ли?.. А может, Борис и вправду нашел другую? От этой мысли стало не по себе. Не сама измена пугала, а последствия. Борис — ее «ахиллесова пята». Если он сотворит что-либо непотребное, камни полетят в нее.
Завтра же серьезно поговорит с ним, решила Лера. Если он мечтает о развратной женщине — пусть находит себе такую и катится к ней. Но только после выборов.
Она уже проваливалась в тяжелый, тревожный сон, когда откуда-то из глубины души, разорвав оковы ослабленного дремотой сознания, выплыл ответ на многие ее вопросы. Не Борис виноват в том, что она холодна в постели, и не работа причина ее невнимания к мужу, а давний весенний вечер на берегу темной реки и то сумасшедшее, ни с чем не сравнимое счастье, которое она испытала с улыбчивым, угловатым парнем. И страшная боль потом, когда он ее предал…
Она тяжело вздохнула. Выдох вылился в протяжный, тоскливый стон.
13
На улице шел дождь. В это время года он мог быть и снегом, и тогда улицы города хоть ненадолго стали бы чище и светлее. Но он был дождем, и улицы по-прежнему выглядели унылыми и грязными… Едва Валерия Петровна вошла в свой кабинет, как Марина доложила о том, что пришел Лобанкин, председатель горсовета.
Юрию Ивановичу было сорок шесть лет. Невысокий, смуглолицый, он производил впечатление остроумного человека и весьма ушлого политика. Прежде работал преподавателем истории в железнодорожном техникуме и был одним из немногих, кто сумел вклиниться в тесные ряды старой номенклатуры. Заняв кресло председателя горсовета, не стал пороть горячку, занимаясь дешевым популизмом. Огляделся, пришел к выводу, что бороться за лидерство с Агеевой глупо. Она женщина волевая, решительная; многое из того, что задумала и пыталась воплотить в жизнь, правильно. Значит, необходимо всячески помогать ей. За время работы в одной упряжке с Агеевой Лобанкин ни разу не пожалел о своем решении.