— Спасибо, Гена, — поблагодарила Агеева, когда «волга» остановилась у подъезда. — Борис сам загонит машину в гараж. Кстати, а как ты будешь добираться домой?
— Домой еще рано. Похожу, посмотрю, что в городе творится. Доберусь, не беспокойтесь, меня любой шофер подбросит, куда скажу. До свидания, Валерия Петровна. Вы сегодня были великолепны.
— Спасибо, — еще раз улыбнулась Агеева. — Всего доброго. И вот что, Гена. Пожалуйста, никаких серьезных акций без моего ведома. Сейчас это особенно актуально. Хорошо?
— Конечно, Валерия Петровна, — заверил ее Гена.
Решение посетить «Кавказ» от этого ничуть не поколебалось.
Агеев отпер замки и пропустил жену вперед. Но едва он вошел следом за ней в прихожую, как получил хлесткую пощечину, от которой, казалось, вспыхнула левая щека. Не желая подставлять другую, Агеев отпрянул, прижался спиной к двери.
— Перестань, Лера…
Он видел перед собой бледное лицо, уставшие глаза — такой она стала после танца с Вашуриным. Непонятно, почему она была так ослепительно красива и энергична, неожиданно появившись в ДК. Непонятно, что опустошило ее потом… Сплошные загадки, а времени на разгадки нет.
— Ах, так?! Перестань?! — Она снова размахнулась, но на сей раз Агеев был начеку, перехватил ее руку.
— Прости, я виноват, разнервничался, сам не знаю, что на меня накатило…
— Ты не просто обошелся со мной по-скотски, ты еще и говорил обо мне всякие гадости! Лицо опухло, руки трясутся… Какой же ты негодяй, Боренька!
— Честно тебе скажу, испугался за твою жизнь, Лера…
— И стал говорить про меня мерзости?
— Это ужасно, я даже предположить не мог, что позволю себе такое, но… нервы взвинчены…
— Поэтому всем объяснял, как у меня руки трясутся?!
Борис замолчал. Он вдруг понял, что пытается объяснить, почему связал ее, а она злится за какие-то слова. Ну, сказал, не потому, что хотел выставить ее в неприглядном виде, просто объяснял, какая болезнь, старался быть убедительным… Что, это более обидно для нее?
— Извини, — он пожал плечами. — Все спрашивали, чем ты больна, я и рассказал. У многих больных трясутся руки, а потом это проходит. Не знал, что тебя это волнует, — оторвал спину от двери, прошел мимо жены в свой кабинет и уже оттуда сказал: — Я думал, тебя больше оскорбило то, что я связал: что поступил так отвратительно.
— Как негодяй! Меня оскорбило все твое сегодняшнее поведение!
— А говоришь только о том, что я сказал в ДК.
— Потому что говорить о другом у меня просто нет сил! Это не укладывается в моем сознании!
Она лукавила. Да, то, что он сделал с нею, что ей довелось пережить, было ужасно, однако без этого она не встретилась бы снова с Андреем, не узнала бы правду об их разлуке, не получила такого наслаждения, о котором и не мечтала уже. Сейчас она не думала об идиотском поступке Бориса, его все-таки можно было объяснить: муж испугался анонимного звонка и сорвался. Просто сдали нервы. Но теперь и у нее нервы были на пределе: она ненавидела Бориса!
— Лера… это действительно очень серьезно. — Он плюхнулся в кресло, откинул голову на спинку, прикрыл глаза.
— Я не желаю с тобой разговаривать! Ни об этом, ни о чем-либо другом!
— Почему ты не желаешь разговаривать с мужем?! — истошно завопил Борис. Он не узнавал ее, не понимал ее, и это пугало и злило.
Она шагнула в кабинет, остановилась у письменного стола, с презрением посмотрела на мужа. Он хочет заставить ее вспоминать? Она вспомнит! Не боль, не страх — это женщина еще может простить. Но стыд, унижение — никогда! Он же не просто связал ее, а оставил голой, чтобы не кричала, не звала на помощь. А если бы она не выдержала и все-таки закричала? Прибежали бы соседи, милиция, выломали дверь и увидели ее — не мэра, не кандидата в депутаты Госдумы — женщину! Голую, жалкую…
— А ты не понимаешь, почему?! — крикнула Агеева.
— Не ори на меня! — повысил голос Борис. — Да, не понимаю. В чем-то я ошибся, прошу прощения, но ты и слушать не хочешь! Тебе не интересно, как я страдал из-за этого! Случилось нечто из ряда вон выходящее, мы могли бы поговорить об этом, обсудить и… найти выход.