И она думала о том же.
31
Тихо жужжал кондиционер в окне, заполняя кабинет теплым воздухом с запахами моря и сосен. Хорошая штуковина! Много появилось красивых вещей. Было бы здоровье, можно пожить в свое удовольствие. Красиво пожить… А здоровья-то и нет.
Илья Олегович выдвинул верхний ящик стола, взял упаковку реланиума, выдавил таблетку, положил под язык, откинулся на спинку кресла.
Невроз, черт бы его побрал! А у кого из крупных руководителей его нет? Посмотришь по телевизору на московских демократов и видишь: руки трясутся, вид грозный, а глаза пустые, двух предложений внятно сказать не могут. И понимаешь: друзья по несчастью, на транквилизаторах живут. По-другому и нельзя. Не может выдержать нормальная человеческая психика таких напряжений каждый день.
А тут еще этот журналист, щенок, сволочь такая! Он свое получит, в порошок будет стерт! Какой наглец, а! В кабинете мэра чувствует себя прямо как дома! Что это значит? Кто-то за ним стоит? Кто?
Директору завода не так-то просто все выяснить. Раньше, бывало, только подумает о чем-то или о ком-то, сразу людишки вокруг суетиться начинают, шептать на ухо, записки докладные сочинять — оно и ясно становится. А теперь…
Бориса можно было бы расспросить, кто этот журналист, чего к Лере ходит, может, партию какую организуют вместе? Да Бориса нет, уехал на дачу. Заболел. Куда-то смотался, а приехал, как собака побитая. И вчера был такой же, сам на себя не похож. Весь вечер водку жрал да тупо ухмылялся. Может, и вправду заболел? Сказал, что плохо себя чувствует, был у врача и теперь уезжает за город, недельку посидит на больничном.
Вовремя исчез, ничего не скажешь.
Тоже странно, что это с ним приключилось? Здоровый мужик, на нем пахать можно, а расклеился. Если кто и больной, так это он, Стригунов: давление скачет, голова кружится, сердце колотится, ладони потные — невроз! А обязанности свои служебные выполняет, на больничный не садится. Дома поторчишь недельку, совсем расклеишься, а на даче в такую погоду и вовсе тоска смертная. Что-то здесь не чисто…
Да и вчера Борис так старательно рассказывал, что Лера больная, не может приехать… На полном серьезе говорил! Потом аж побелел, когда увидел ее. Вашурин с трибуны свалился, а этот рот от неожиданности раскрыл.
Многовато загадок…
Таблетка растаяла, но во рту остался мягкий, горьковатый привкус. Стригунов нажал кнопку селектора:
— Ольга Павловна, дайте, пожалуйста, чаю.
— Несу, Илья Олегович. Булочку, бутерброд с колбасой или ветчиной?
— Просто чай.
А может, у нее шуры-муры с этим Истоминым? У Леры Агеевой?! И представить себе такое невероятно. Уж он-то знает ее как облупленную, можно сказать, в одном котле варились. Какие мужики — и красавцы, и при деньгах — подкатывались! И когда незамужняя была, и когда Агеевой стала, горы золотые обещали. И ни один, ни один так ни хрена и не добился. О ее неприступности прямо-таки легенды ходили. Суровая баба! И не сказать, что Бориса любит без памяти, просто у нее на уме только одно — работа. Помешалась на этом, и все туг. Да нет, какие там шуры-муры, особенно теперь, перед выборами?
Ольга Павловна внесла поднос с чашкой чая, поставила перед Стригуновым. Стройная, в красивом сером костюме — не такая уж и пожилая, еще хоть куда женщина. А он даже и не пытался… Стареет, что ли?
— Еще что-нибудь?
Было время, когда Стригунов на этот вопрос отвечал коротко: тебя! И лез под юбку, ощупывая сладкие женские прелести. Иногда этим дело и кончалось, иногда следовало продолжение в комнате для отдыха на диванчике — когда как получалось. Было время…
— Спасибо, Ольга Павловна. Нужно будет, скажу.
И нужно, а не скажешь… Нет, Ольга Павловна, такие секретарши нам не нужны. Приятные воспоминания подсказали, что делать дальше: позвонить Марине и непременно встретиться с нею сегодня. Она может кое-что интересное рассказать про Леру и подлеца Истомина, про Бориса, чего это он вдруг расхворался. Ну и… будет «еще что-нибудь».
— Мариночка? — проворковал в трубку Стригунов. — Как настроение?
— Илья? Мог бы раньше позвонить, я тут извелась вся. Выскочил нервный, красный, чего-то крикнул и убежал. Вы что, одну бабу не поделили?
— Ну, мне-то нужна совсем другая женщина, ты ведь знаешь. Кстати, где Агеева? Ты можешь говорить?
— Могу, она вышла. Сегодня тут прямо столпотворение какое-то, народ валом валит. Но минут пять назад уехала к энергетикам, сказала, вернется через час.
— Труженица наша, — посочувствовал Стригунов.