1. Выход венетов на авансцену
Эпоха, в которую венеты впервые заявили о себе на просторах Восточной Европы, приходится на вторую половину I–II веков н. э. В то время роль доминирующего фактора в Европе перешла от кельтов к Римской империи, которая прочно обосновалась на берегах Дуная и подчинила себе Дакию, а также греческие полисы Причерноморья. Севернее сформировалась обширная варварская периферия. Военные и торговые контакты с Римом стали определять наиболее характерные черты ее материальной культуры.
Представления римлян о населении этой периферии стали более четкими. Этому периоду соответствуют письменные сведения, приведенные Тацитом и Птоломеем. При этом «Германия» Тацита отражала ситуацию, сложившуюся в последние десятилетия I века н. э. В этом произведении использовались, видимо, реляции римских офицеров и чиновников, которые имели непосредственные контакты с варварами и хорошо знали ситуацию. Труд Птолемея «Руководство по географии», завершенный в середине II века, более сложен по составу. Он компилятивно сочетает новейшие сведения с традиционными из эллинистической географии, восходящими к временам Геродота. Однозначно выделить разные хронологические слои в этом тексте проблематично.
Археология позволяет уточнить ситуацию. Так, фиксируется передвижение в причерноморские степи новой волны сарматских кочевников — аланов. Сарматы первой волны, языги и роксоланы, были вытеснены на запад, в современные Румынию и Венгрию, где их не раз упоминают римские авторы. Значительные разрушения, вызванные сарматским нашествием, фиксируются и в ареале зарубинецкой культуры.
Вслед за этим она претерпевает глубокую трансформацию. Классическая зарубинецкая культура трансформируется в позднезарубинецкую общность, представленную несколькими локальными вариантами. Из них памятники типа Лютеж характеризуются преемственностью со среднеднепровским вариантом, типа Почеп — сочетанием среднеднепровского компонента с сильным субстратом юхновской культуры, типа Картамышево — Терновка — тоже среднеднепровским и юхновским компонентами при участии пшеворского, типа Грини — наследием верхнеднепровского варианта (1). Второй компонент памятников типа Грини, привнесший характерную керамику с расчесами, поначалу связывался с культурой штрихованной керамики, но Рассадин показал, что он тоже имеет юхновское происхождение (2).
Полесский вариант зарубинецкой культуры в это время исчезает, а его потомки, видимо, мигрируют в ареал пшеворской культуры, где формируются несколько смешанных пшеворско-зарубинецких групп: зубрицкая, типа Рахны, типа Гриневиче Бельке — Черничин. При этом они отличаются уже не латенизированным, а романизированным обликом. Интерес представляет наблюдение Еременко: классические зарубинецкие традиции верхнеднепровского типа Чечерск — Кистени наиболее выразительно сохраняются в памятниках типов Почеп и Абидня (последний соответствует типу Грини других авторов), при этом «складывается впечатление, что «классические» зарубинцы избегали общения со своими «романизированными» родственниками» (3).
Чуть позже, с конца II века н. э. памятники типа Грини распространяются на среднее Поднепровье и в ареал почепского варианта, что приводит к формированию киевской культуры. При этом верхнеднепровский (предположительно венетский) компонент, сыгравший культурообразующую роль, вряд ли был многочисленным. В пору существования Чаплинского могильника эта культурная группа насчитывала не более нескольких тысяч (если не сотен) индивидов. На позднезарубинецком этапе ее численность возросла в несколько раз, но не столько за счет демографического роста, сколько за счет поглощения других культурных групп, имевших частично германское происхождение (включая ранее германизированных потомков поморской культуры), частично — милоградское, позднескифское и юхновское.
Распространение общей венетской идентичности как раз и фиксируется археологически как возникновение киевской культуры. Все это разношерстное население, видимо, перешло на язык наиболее активного компонента — праславянского, притом этот язык мог претерпеть довольно серьезную трансформацию.
Похожий кризис имел место и в ареале поянешти-лукашевской культуры. Ее классические памятники исчезают уже в последние десятилетия до н. э. На севере их ареала формируется смешанная звенигородская группа, сочетающая черты пшеворской, сарматской и гето-дакийской культур.
Особое значение на этом фоне имеют сообщения Тацита о бастарнах и венетах. Название бастарнов в его время было уже почти вытеснено термином «певкины», которых только «некоторые называют бастарнами» (Peucini, quos quidam Bastarnas vocant). Наиболее вероятно, что бастарнская идентичность частично сохранилась в тех романизированных группах, которые сочетали полесско-зарубинецкий компонент с пшеворским: зубрицкой, типов Рахны и Гриневиче Бельке. Эта идентичность конкурировала с идентичностью певкинов — первоначально локальной группой бастарнской общности, представленной поянешти-лукашевской культурой. В рассматриваемое время эта группа переместилась из низовьев Дуная в более северные области и распространила свое влияние на потомков зарубинцев. Последнее упоминание о бастарнах датируется 280 годом н. э., когда император Проб позволил им переселиться в границы Римской империи, где они, видимо, и ассимилировались (4).