Ситуацию, когда изначально немногочисленное население осваивает обширное пространство, хорошо характеризует известный в генетике «эффект основателя»: случайное сочетание черт, присущих малой группе, закрепляется среди ее размножившихся потомков и становится устойчивым. Нечто подобное уже происходило с предками славян, хотя и в меньших масштабах, по крайней мере дважды: при переселении вместе с бастарнами с берегов Вислы в Поднепровье и при формировании киевской культуры на основе группы Грини — Абидня после ухода тех же бастарнов.
Но на сей раз перемены затронули не только материальную культуру, но также и этническое самосознание. Об этом говорит появление одновременно с пражской культурой и нового этнонима «славяне» (склавины), зафиксированное почти одновременно двумя авторами: уже упоминавшимся готским историком Иорданом и византийским писателем Прокопием Кесарийским (27).
Иордан выглядит более информированным относительно предыстории славян. Описывая около 550 года современную ему ситуацию, он подчеркивает, что многолюдный народ венетов (Venetharum nation populosa), «чьи названия теперь меняются в зависимости от разных родов и местностей, преимущественно все же зовутся склавинами и антами» (Sclaueni et Antes). Они же, «происходя из одного корня, породили три народа, а именно венетов, антов и склавинов» (ab una stripe exorti, tria nunc nomina ediderunt, id est Venethi Antes Sclaueni).
Следовательно, согласно Иордану, в его время старое имя венетов еще оставалось в употреблении — относилось к одной из трех их частей. Оно действительно должно было бытовать широко — только этим можно объяснить, что германцы значительно позже называли им полабских славян (‘winden, ‘wenden), а финны — славян вообще (‘venл, ‘vened, ‘vendid).
Но это имя не было известно Прокопию, писавшему во второй половине 540-х годов (его труд был опубликован в 551 году). Он также утверждал, что некогда у склавинов и антов было общее имя, но оно звучало как «споры» (Siropoi), созвучно греческому «семена», «потомство», что сразу же пытался истолковать сам Прокопий.
Из всех позднейших толкований заслуживает внимания предположение Г. Ловмяньского, что исходный термин спорые (в смысле «подвижные», «обильные») мог быть употреблен славянским информатором Прокопия, но не являлся этнонимом (28). Что касается незнания им имени венетов, то, возможно, среди переселенцев на Дунай, с которыми контактировали византийцы, оно не употреблялось. Там преобладали новые имена.
Локализация склавинов и антов, примерно одинаково описываемая Иорданом и Прокопием, убедительно соотносится с ареалами соответственно пражской и пеньковской культур — точнее, с их западными частями, приближенными к Подунавью. Большая часть территории Польши в то время оставалась безлюдной после ухода вандалов и гепидов на границы Рима. Это подтверждает рассказ Прокопия о миграции герулов из низовьев Дуная в Ютландию, во время которой они прошли сначала земли склавинов, а затем безлюдные пустыни. Славянские памятники суковско-дзедзицкой группы появляются там только во второй половине VI века.
Учитывая это, с третьей группой — собственно венетами — можно связать только ареал колочинской культуры, образовавшейся на месте киевской. Такую мысль уже высказывал, в частности, Р. Терпиловский (29). Именно там исходное имя венетов могло сохраняться в неприкосновенности. Не был затронут трансформациями и их древний язык.
Можно полагать, что архаические черты, обусловленные общим происхождением и сходным субстратом, сближали его с балтскими языками в гораздо большей степени, чем отпочковавшийся в процессе бурной трансформации славянский. В таком случае часть гидронимии, ныне атрибутируемой как «днепровско-балтская», могла в действительности иметь венетское происхождение, именно в этом можно усмотреть единственное рациональное зерно гипотез о «днепровских балтах» и «нерасчлененных балто-славянах» Поднепровья.
3. Славянизация Беларуси
На территории Беларуси пражская культура охватывала лишь южные и юго-западные окраины, примерно до Ясельды и Припяти. Далее к северу, на бывшей территории культур штрихованной керамики и днепро-двинской, фиксируется все усиливающийся приток нового населения, но не из пражского, а из киевско-колочинского ареала (30). Под воздействием этого импульса в восточной части культуры штрихованной керамики почти одновременно с пражской формируется банцеровская культура, а на месте днепро-двинской — тушемлянская. Большинство их населения составили аборигены, прямые потомки Тацитовых феннов и Геродотовых андрофагов. Возможно, они все еще сохраняли древний язык, восходящий к общности шнуровой керамики. Но не исключено, что вместе с активным пришлым компонентом была принесена и венетская идентичность, а вместе с ней язык — родственный, но не идентичный общеславянскому.