— Не думай о ней, — весело сказала ему рыжеволосая. — Ты всегда сможешь пойти и утешить ее, если, конечно, тебе это надо. — И, как бы желая закрыть навсегда эту тему, она подняла носик к обросшему подбородку Мишеля. — Я знаю, что ты занимаешься астрологией. Несколько лет назад, когда я была еще маленькой, в одном альманахе я прочла пророчество о наводнении в феврале тысяча пятьсот двадцать четвертого года. Ваша наука не так уж точна. В этом месяце дождя почти не было.
— Ты умеешь читать?! — воскликнул пораженный Мишель. И тут же добавил в замешательстве: — Книги — не занятие для женщин низкого происхождения, а уж астрология тем более.
Магдалена по-детски вытянула губы.
— Знаю, что женщинам не пристало читать книги, но мне так нравится узнавать что-то новое. Ты бы мог научить меня куче интересных вещей. Все говорят, что ты ученый.
У Магдалены были такие глаза, что Жюмель вмиг исчезла из памяти.
— Поговорим об этом в другой раз, — сказал Мишель, улыбнувшись. — Мы уже возле церкви. Давай войдем.
Процессия и вправду подошла к церкви Сен-Фирмен, и преподаватели, студенты и горожане заполнили весь неф. Толпа была такой плотной, что Мишель и Магдалена застряли у чаши со святой водой. По счастью, возле алтаря водрузили помост, и все происходящее было хорошо видно из любого угла.
Епископ занял место в президиуме, за ним последовали ректор университета и деканы медицинского факультета, среди которых были Антуан Ромье и Жан Широн. Слегка оробевшего Рабле вытолкнули на помост, и он встал навытяжку перед преподавателями. Один из них, знаменитый невероятно скучными лекциями, сплошь состоявшими из чтения греческих и арабских текстов, произнес по-латыни торжественную речь, в которой никто не понял ни слова. Речь касалась общих рекомендаций самоотверженно трудиться и следовать настояниям церкви. Спустя короткое время в церковном нефе, и так гудящем множеством звуков, послышались возгласы нетерпения и громкие зевки. Профессор запнулся, забыл, что дальше, и смиренно сел обратно в кресло. Рабле, который теперь откровенно развлекался, склонился в преувеличенно торжественном поклоне.
Великий миг настал. Антуан Ромье поднялся, подошел к ученику и водрузил ему на голову черную квадратную шапочку с красным помпоном. Толпа притихла и застыла. Ромье поднял правую руку Рабле и надел ему на указательный палец золотое кольцо. Затем взял из рук прислужника копию «Афоризмов» Гиппократа и протянул ее новоиспеченному медикусу. Вручив книгу, он подвел Рабле к свободному креслу — как раз рядом с незадачливым профессором, произнесшим непонятную речь.
Но на этом процедура не закончилась. К стоящему со смиренно опущенной головой Рабле подошел епископ и благословил его. Потом он попал в объятия всех деканов факультета. Наконец Широн, став напротив ученика, громко крикнул:
— Vade et occide Cain![18]
Это был сигнал ко всеобщему ликованию. Неистово зазвонили колокола, и весь сгрудившийся в нефе народ принялся кричать: «Vade et occide Cain!» так, что стены собора заходили ходуном.
Видя, что Мишель тоже орет вместе со всеми, Магдалена, приподнявшись на цыпочки, дотянулась до его уха и прокричала:
— А что это означает?
Мишель взглянул на нее в замешательстве:
— Не знаю, и преподаватели не знают. Никто не знает. Но таков обычай.
Не стоило заглядывать в эти сияющие синие глаза — он тут же потерял голову. Магдалена была до жути хороша, и красота ее казалась Мишелю одухотворенной, в отличие от роскошной, земной красоты Жюмель. Вот только проклятые веснушки пятнали щеки. И все-таки он радовался, глядя, как пухлые девичьи губы шевелятся, чтобы спросить его:
— А что будет дальше?
— Думаю, дальше будет банкет. И я наверняка приглашен.
— А мне можно пойти, как ты думаешь?
Ему бы надо было ответить «нет». На выпускные банкеты приглашали женщин, но это были либо жены преподавателей, достаточно пожилые, чтобы не вызвать скандала, от души хохоча над солеными студенческими шутками, либо одна-две молоденькие куртизанки, которых нанимали, чтобы завершение праздника обрело для выпускника более терпкий вкус.
Магдалена не принадлежала ни к одной из этих категорий, но Мишель сказал решительно:
— Конечно можно.
Таким способом он избывал обиду, накопившуюся за последние месяцы. Кто осмелится оспорить тот факт, что самая красивая девушка досталась-таки ему, а не новому медикусу? И если Рабле так скоропалительно получил свой диплом, то только благодаря тому, что некто Мишель де Нотрдам справился с чумой вместо него. По справедливости этот некто должен получить хоть пустяковую компенсацию…
Толпа начала растекаться, и Магдалена с Мишелем влились в общий поток. Их догнал Рондле, быстро бросив на ходу:
— Ужин состоится в Кастельно, как всегда, в той же таверне.
Мишель указал на подружку:
— Она тоже идет.
Рондле чуть помедлил и спросил:
— Это для Франсуа? Но у него уже есть Коринна.
— Нет, это для меня.
— Ладно, встречаемся после заката. К пансиону через час подадут повозки.
Не успел Рондле отойти, как Магдалена обернулась к Мишелю с ослепительной улыбкой:
— Спасибо. Огромное спасибо.
Мишель погладил ее по щеке с розоватыми веснушками.
— Это тебе спасибо. Будем надеяться, что пьянчужки не испортят нам праздника. Если кто-нибудь из них начнет к тебе приставать, я его убью.
Ответом ему была новая улыбка.
Через несколько часов Мишель и Магдалена сидели у торца длинного подковообразного стола в таверне Кастельно, где с незапамятных времен было принято отмечать защиты дипломов. Большинство гостей было уже навеселе, вино Мирво текло рекой из кувшинов в бокалы, а зал наполняли аппетитные ароматы жареного мяса.
Рабле, в берете, сидел в центре стола, и с ним Коринна в нарядном белом платье. По бокам этой пары разместились магистры Ромье и Широн, уже заметно подшофе. По счастью, Мишель сидел далеко и не слышал скабрезных шуточек, которые то и дело отпускал Рабле в его адрес и в адрес его спутницы. По правде говоря, он вообще ничего не слышал, кроме тех слов, которыми с ним обменивалась Магдалена, да и те тонули в общем гаме.
— Кто тебя научил читать? — спросил он вдруг.
— Священник в Агене, — ответила девушка. — Но я читаю плохо и очень медленно.
— Я мог бы тебе помочь научиться читать бегло.
— Это было бы здорово!
Ответ заглушила песня на провансальском языке, в которой говорилось об обычае студентов заказывать возбуждающие зелья, drogas fines, для своих подружек.
В этот момент слуга поставил на стол блюдо с разными сортами мармелада, кусочками сладкого аниса и ободком из черешен, уложенным по краю. Мишелю не хотелось есть, и он рассеянно взял за ножку одну черешенку. Магдалена тут же выхватила ягоду. Пристально глядя ему в глаза, она взяла черешню губами, но есть не стала, только пососала слегка и вдруг, не отрывая взгляда от Мишеля, неуловимо быстрым движением сунула острый кончик языка в ямку, где рос черенок ягоды.
За столом тем временем зазвучала старинная баллада, известная под названием «Le chevalier qui fit les cons parler».[19] Мишель вспотел. Он ничего не видел вокруг себя.
— Магдалена, я люблю тебя! — воскликнул он. Однако его слова слились с голосами поющих. Тогда он набрал воздуха в грудь и рявкнул что было силы: — Я люблю тебя, понимаешь?!
Его голос перекрыл все шумы в таверне. В зале на секунду воцарилось молчание, потом раздалась веселая овация.
ДРЕВО ЧУДЕС
Дверь в глубине портика приората доминиканцев со скрипом открылась, и на пороге показался необычайно веселый приор, отец Жозеф. Несмотря на почтенный возраст, он приблизился к Молинасу юным пружинистым шагом.
— Взгляните! — вскричал он радостно. — Вас вызывают в Мадрид!