В то утро, 6 июня, как только начало рассветать, Мишель выскользнул из объятий девушки, баюкавшей его в короткие часы сна. Магдалена зевнула и, чуть приоткрыв свои синие глаза, взглянула на него.
— Ты уже уходишь?
— Вчера я уже опоздал на лекцию и поэтому сегодня не могу себе этого позволить, — ответил Мишель, натягивая изящные облегающие штаны из желтого бархата и протягивая руку к шелковой рубашке, аккуратно повешенной на спинку стула. — Я понимаю, что все это пустая трата времени, но должен подчиняться правилам, если хочу защититься.
Магдалена потянулась и натянула одеяло на голый живот.
— Мне приелась эта монотонная жизнь: все дни похожи один на другой. Ты каждый день ходишь на лекции, я каждый день тебя жду.
Мишель поправил кружевной воротник, надел жилет и принялся возиться с петлями.
— Это кончится, когда я стану доктором, и мы сможем пожениться. Не понимаю, чего такого особенного ты ждешь от своей будущей жизни. В ней не будет ничего волнующего.
— По крайней мере, вернусь в Аген, как ты мне обещал, помнишь? Там вся моя родня, подруги детства.
Мишель покачал головой.
— К родне — пожалуйста, а вот о подругах детства придется забыть. Я хочу, чтобы моя жена занималась домом и выполняла свои обязанности.
— И какие это будут обязанности?
— Слушай, не серди меня, — сурово оборвал Мишель. — Ты сама прекрасно знаешь. Заниматься мужем, рожать и вскармливать детей…
Магдалена хитро улыбнулась и указала на свою грудь, уже почти достигшую зрелости.
— Последнюю обязанность я уже выполнила. Не помнишь? Ты вчера ночью походил на новорожденного. Если бы у меня было молоко, то после твоих поцелуев не осталось бы ни капли.
Мишель в ответ даже не улыбнулся.
— Одно дело наша теперешняя жизнь, другое дело — будущая. Я хочу иметь жену, которую все уважают и почитают. Если бы я не был уверен в том, что ты сумеешь стать такой женой, я не закрывал бы глаза на ту не слишком добродетельную жизнь, что ты вела до сих пор. Какой еще мужчина поступил бы, как я?
Произнеся эту тираду, Мишель остался весьма собой доволен. Он был исполнен великодушия и чувства собственного достоинства и даже не заметил, как погрустнели глаза Магдалены.
— Ты хочешь переехать в Аген, потому что там никто не знает о моих… прегрешениях? Ведь так? — прошептала она.
— А если бы и так? Для тебя должно быть достаточно уже того, что я хочу взять тебя с собой, хотя ты и не была девственницей, когда я познал тебя. Все, о чем я тебя прошу, — это стать порядочной женщиной. По-моему, я не прошу ничего лишнего.
Магдалена собиралась что-то сказать, но передумала, закусила нижнюю губу и промолчала. Мишель двинулся к выходу, задержавшись на пороге.
— Есть еще одна важная вещь, о которой я тебя прошу. Я выполнил твое желание и научил тебя бегло читать и писать. Но оба эти занятия не пристали женщине богобоязненной и скромного происхождения. Прошу тебя как можно скорее забыть о своем умении. Ты не Маргарита Наваррская.
— Но это случается так редко, что…
— Верно, читаешь ты редко, потому что почти все мои книги написаны на латыни. Однако на прошлой неделе я видел, как ты писала и быстро спрятала от меня листок. Может, решила, что я не заметил?
Щеки Магдалены вспыхнули.
— Ой, это были сущие глупости…
— Понимаю, что это были глупости. Любой на моем месте потребовал бы показать листок, я же не стал этого делать. Если ты действительно хочешь выйти за меня замуж и тем самым изменить свое положение, тебе лучше покончить с этим.
Личико Магдалены приняло детское выражение, которое у нее всегда предшествовало слезам. Мишель наконец-то это заметил и смягчил тон:
— Ну что ты, маленькая моя? Разве я не прав?
Ответа он не ждал, но Магдалена вдруг отозвалась слабым голосом:
— Никого у меня нет, кроме хозяев…
— Но это твое естественное состояние, как ты не понимаешь? Я до сих пор ни разу тебя не ударил, несмотря на насмешки друзей. Но, видно, пора начинать. Взять в жены деву радости — все равно что приручить дикого жеребенка. Надо поработать кнутом. — Он запнулся, увидев слезы в глазах Магдалены, и сказал уже мягче: — Не волнуйся, я буду бить тебя только тогда, когда заслужишь. А сегодня вечером я покажу тебе необыкновенное зрелище. Ты себе такого и не представляла.
Магдалена постаралась сдержать слезы и вопросительно посмотрела на возлюбленного.
— Да-да, — уверил ее Мишель с улыбкой. — Но не спрашивай, о чем идет речь. Сама увидишь. Вы все увидите.
Он толкнул дверь и вышел.
Сиявшее на улице солнце, несмотря на ранний час, начинало уже припекать. Торговцы и ремесленники открывали свои сырые лавчонки или с помощью прислуги расставляли товар на улице. Почти все женщины в этот час были в церкви на утренней мессе, но некоторые уже отсидели службу и отправились купить съестное и другие необходимые в хозяйстве вещи. Торговцы спешили открыть перед ними двери.
Быстро шагая к университету, Мишель пытался понять, достаточно ли строго он разговаривал с Магдаленой. Скорее всего, нет, но ему было трудно обходиться с ней сурово. Он слишком ее любил. Значит, пора было начинать вправлять ей спину. Он выстрадал решение жениться на потаскухе и сделать из нее порядочную женщину. И дед, и отец, а теперь и он сам боролись за то, чтобы заставить себя уважать и заставить людей позабыть об их унизительном еврейском происхождении. Один неверный мог все испортить. Женитьба на Магдалене содержала в себе огромный риск, и даже предполагаемый переезд в Аген от этого риска не избавлял. И горе ей, если вместо того, чтобы выказывать ему покорную благодарность, она начнет упорствовать в своих суевериях и не откажется от скандального поведения.
Однако отказаться от девушки Мишель был не в силах. И дело было не только в ласках, которыми она отвечала на любое его желание. Если Мишелю приходила в голову необычная мысль, которую он не мог высказать публично, опасаясь доноса, он всегда находил в Магдалене внимательного и благодарного слушателя. Широко распахнутые синие глаза всегда служили зеркалом его интересов, и он беспрепятственно мог поведать им о чудесах астрологии, о совпадениях планет, о самых запутанных тайнах оккультной философии — то есть практически обо всем, что роилось в его голове по прочтении книг со странными названиями, которые мало кто рискнул бы хранить дома. Магдалена заменяла ему аудиторию, в которой он так нуждался. Но разрешить ей читать или писать…
Мысль о книгах, как молния, высветила в его мозгу образ Ульриха из Майнца. Это было подобно прикосновению к раскаленному железу. К счастью, со временем он научился притуплять воспоминание о той ночи в крипте, поначалу темной, а потом освещенной стеной огня. Глубоко дыша, он успокоил сильно забившееся сердце. Рано или поздно он вычеркнет из памяти этот кошмар…
Мишель подошел к университету как раз в ту минуту, когда зазвонил колокол к началу лекций. Было время малого завтрака, и преподаватели на жалованье уступали кафедры бакалаврам. В тот день, насколько он помнил, была очередь Гийома Рондле. Он очень удивился, увидев, что приятель, в обычном студенческом одеянии, запыхавшись, бежит ему навстречу.
— Мишель, черт тебя подери, ты что, забыл, что сегодня твоя лекция?
— Ты шутишь? — спросил изумленный Мишель. — Сегодня твоя!
— Да нет же! Моя завтра! Быстро беги переодевайся, у тебя еще есть время!
Мишель не заставил друга повторять себе дважды и помчался в швейцарскую, где его гневными жестами встретил немой и хромой церковный сторож. Он быстро накинул на плечи студента кармазинную мантию, чем тот и ограничился, не успев поменять свою одежду на черную тунику, которую ему совал сторож. Естественно, квадратную шапочку с красным помпоном Мишель забыл в шкафу.