Сдержав рвущийся наружу резкий ответ, Скалли отодвинула стул и встала.
– Извините, – сказала она и, наградив Малдера убийственным взглядом, стремительно направилась в гостиную. Она услышала тихий недовольный возглас Гипатии, красноречивые звуки возни и затем тяжелые, но приглушенные шаги Малдера позади.
Когда они достигли уединенной гостиной, Малдер схватил ее за локоть и резко развернул лицом к себе.
– Скалли…
– … В этом городишке все лишились рассудка? – огрызнулась она, вырывая руку из его захвата. – «Действуют силы»? Это фольклор, Малдер, выдумки!
– Но разве сама суть фольклора не предполагает, что он основан на реальности? Ты не можешь отрицать, что в Рианнон есть нечто особенное, – возразил он, понизив голос в попытке донести до нее свою мысль. – Не можешь. Все в городе это знают, я это знаю и ты – тоже, если только позволишь себе довериться собственной интуиции. Даже Дейли…
– Дейли? – словно бы выплюнула она. – С каких пор ты прислушиваешься к его словам? Все это сплошные домыслы и погоня за сенсацией! Она не ведьма, Малдер!
– Ты дотрагивалась до нее? Она холодная, как лед. А изображения на стене? Женщины Бишоп? В их генеалогическом древе не указан ни один мужчина. Она сама так сказала! Мы и раньше видели подобное, Скалли. Мы знаем, что такое возможно. Она обладает чем-то: какой-то силой, знанием. Ты должна была это почувствовать.
– Малдер, ты же не всерьез? Это просто нелепо. Непорочное зачатие…
– Есть в Библии, верно? Тебе так уж трудно в это поверить?
– Это мифология! Теология! Мы же говорим о реальной жизни, о настоящем!
– Но разве ты не видишь, что важно то, во что люди верят, Скалли? Есть у нее эти силы или нет, люди верят, что она ими обладает, а вера – мощная штука. Я верю ей, – тихо признал он, наклоняясь ближе и погружаясь в ее глаза. – Я верю в то, во что верят эти люди, потому что должен.
О, это чертово лицо. Это проклятое лицо. Ее гнев начал улетучиваться, и, взяв себя в руки, она заговорила с ним тем личным тоном, которым они частенько общались между собой.
– Я понимаю, Малдер, правда. Но ты подпитываешь иллюзии скорбящей женщины. Это контрпродуктивно и неправильно. И, честно говоря, моя собственная вера не имеет никакого отношения к расследованию, и твоя попытка использовать ее, чтобы доказать свою правоту, оскорбительная и нечестная.
Малдер уперся руками в бедра, обвел комнату взглядом и вновь перевел его на нее.
– Услышь меня. Рианнон многое может – может влиять на окружающий мир. Не так, как ее мать или женщины до нее, но все равно обладает этой силой. В молодости она сделала что-то… что-то, разозлившее ее матерей. Что-то, из-за чего утратила полную силу и привилегии своих предков, включая возможность выносить дочь. Но она приняла Анну и Мэрион и… каким-то образом включила их в семью. Она нашла способ. Но теперь Анна мертва. Это имеет какое-то отношение к Хью и, возможно, даже к Мэрион. Но мне кажется, что Рианнон должна действовать в одиночку. Она говорит, что знает, что происходит и как это остановить, и я думаю, было бы глупо не предоставить ей такую возможность. Думаю, ей нужно наше доверие.
Он дотронулся до ее безжизненно повисшей руки, проводя ладонью сверху вниз, пока не достиг ладони и не переплел их пальцы.
– Просто останься здесь, Скалли. Пожалуйста. Всего на один день. Если к концу дня никакого прогресса не будет, тогда дальнейшее расследование мы проведем по-твоему. Я сделаю все, что ты захочешь. – Он настойчиво заглядывал в ее глаза, пытаясь настроиться на ее волну и убедить пойти ему навстречу. – Ты должна поверить мне в этом. Мне нужно, чтобы ты мне поверила.
Она закрыла глаза, чтобы вырваться из-под его гипнотического воздействия, и запрокинула голову, проклиная его про себя.
– Один день, Малдер, – сдалась она. – Не больше. А потом мы возьмемся за Мэрион.
Он благодарно сжал ее пальцы, а потом быстро вернулся на кухню, чтобы посоветоваться с Рианнон. Он принадлежал миру ведьм, подумала она, монстров и гоблинов, в котором она всегда будет аутсайдером.
Скалли вздохнула и перевела взгляд в окно. Пшеница растянулась по земле, прибитая дождем в зыбкие холмы блеклого золота. Она видела, как завихрения стальных туч неслись по небу, и позволила близкому раскату грома резонировать сквозь ее тело, подобно голосу Бога.
В поле внезапно возникло какое-то движение, а потом на границе ее зрения промелькнул чернильный блик. Ворон приземлился на дороге, надменно и холодно взмахнув своими обсидиановыми крыльями.
Ощущая холодное покалывание на затылке, Скалли ретировалась вглубь дома, упрямо отказываясь оглядываться.
***
16:00
День плавно перетек в вечер, но дождь и не думал заканчиваться.
Скалли сидела, скрестив ноги, в мягком кресле в углу гостиной, держа на коленях ноутбук, и время от времени бормотала про себя проклятья в адрес неустойчивого интернет-соединения. Со своего места в плетеном кресле с круглой спинкой Малдер наблюдал за ней – за этой утопавшей в подушках маленькой, но целеустремленной женщиной с точеным лицом, казавшимся бледным в слабом дневном свете, просачивавшемся через окно.
Она вздохнула и перевела взгляд наружу, сосредоточенно хмуря переносицу. Он попробовал ощутить кроющийся там рак – миниатюрное скопление убийственных клеток, которые осмелились попробовать украсть ее у него, словно она была обычной смертной, а не Скалли.
В течение нескольких минут он позволил себе наблюдать за ней, каталогизируя изящные черты ее климтовского(4) лица. Она либо не замечала его внимания, либо предпочитала его игнорировать. Каким-то образом он обуздал метущуюся часть себя, которая желала ее, настойчиво требуя, чтобы он подошел к ней и разгладил морщинки на ее лбу, пригладил взъерошенные волосы, вырвавшиеся из девчачьего хвостика. Она знал, как это тяжело для нее – ожидание, порожденное слепой верой. Она была человеком действия. Она подчиняла мир своей воле. Она не останавливалась, пока дело не было сделано. Он знал, что если бы кто-то другой попросил ее остаться, она бы отказалась. Ее доверие к нему, к его инстинктам было бесконечно лестным.
Он спрятал пальцы ног под шерстяным ковром, покусывая ноготь большого пальца при воспоминаниях об ощущении ее подтянутых бедер вокруг его собственных, о ее мягких, словно лепестки цветка, губах, острых, как у сирены, зубах. О том, как идеально она подходила ему, а он – ей, как естественно и очевидно это было. И как неестественно казалось сейчас находиться так далеко от нее, игнорируя то, что произошло в оранжерее, когда его футболка до сих пор пахла ее лавандовым маслом для ванны.
Скалли стрельнула в него взглядом и поймала его за разглядыванием. Ее лицо было непроницаемым, но честность в ее голубых глазах разбивала ему сердце. Он отвел собственные, борясь с силой своего желания и глубиной стыда.
Он больше не утратит контроль. Она права: это нечестно.
Пытаясь отвлечься, он мысленно обратился к Рианнон в башне, всей кожей, дыханием и инстинктом настраиваясь на любые проявления магии, которые она могла распространять сквозь стены дома. Он представил башню в виде мозга «Брыкающейся лошади», наблюдавшего за всеми ними глазами женщин Бишоп – как мертвых, так и живых.
У него было сложившееся представление о колдовстве: магический ритуальный нож, поблескивающий на фоне камня серо-синего цвета, круговые оккультные знаки, нарисованные полосками соли, зубы бизона, обернутые в лепестки роз и брошенные в реку в полнолуние. Восковые свечи, земля с могилы, древние книги с хрустящими переплетами. Многие молодые женщины практиковали колдовство на любительском уровне, как ему было известно – черт, даже Фиби пережила подобное увлечение в Оксфорде – но каким-то образом он полагал, что колдовство Рианнон, в чем бы оно ни состояло, полностью отличается от его ожиданий, представляя собой древнюю практику, фамильный секрет – нечто совершенно отличное от того, что можно узнать в дешевых книженках Каннингема(5) из магазина оккультных товаров на Юниверсити-авеню.