Один из самых талантливых мифотворцев советской поры писательница Мариэтта Шагинян, автор многих книг о Ленине, появившихся уже после XX съезда, не просто пела гимн ленинской мудрости и доброте "самого человечного человека", но и прямо противопоставляла фигуру Ильича сталинской тени:
В прошлом был… метод воздействия на сделавшего ошибку товарища, получивший мрачное название "проработки"… Совершивший ошибку подвергался весь целиком как бы моральному расстрелу — не из ружья, которое поразило бы одно какое-нибудь ошибочное место в нем, а из пушки, ядро которой превратило бы его всего в пух и прах… Метод "проработки", осужденный нашей партией, делающий человека средством, никогда и ни в малейшей степени не был приемлем для Ленина… Принципиальный в партийной борьбе… никогда не останавливавшийся перед тем, что мы называем "говорить правду в глаза", Ленин никогда не делал отдельного человека средством (что исключает всякую возможность педагогического воздействия на него), а всегда относился к человеку как к цели (с учетом его изменения, воспитания, роста).
В мифотворчестве и пропаганде, как и в кулинарии, очень важно грамотно выдержать пропорции. Шагинян умела делать это тонко. Найти в приведенном фрагменте подвох не так-то просто. Все верно, например, относительно проработок. Скромно умалчивается лишь о двух моментах. Во-первых, о том, что после подобной проработки человек в лучшем случае становился в обществе изгоем, а в худшем — отправлялся на смерть в лагеря. Во-вторых, что практика публичных проработок, как на собраниях, так и в печати, со смертью Сталина отнюдь не исчезла, а приобрела лишь более мягкие формы. По образному выражению Шагинян, в человека теперь палили не из пушки, а из ружья.
Еще интереснее рассуждение Шагинян о ленинской педагогике, особенно о человеке как средстве и цели. Я уже цитировал в этой книге слова первого русского канцлера Афанасия Ордина-Нащокина: "У нас любят дело или ненавидят его, смотря не по делу, а по человеку, который его делает". С этой точки зрения Сталин канцлеру, безусловно, не понравился бы, а вот Ленин, вероятно, да, поскольку ценил в людях не личную преданность, а как раз преданность "великому делу", которому служил и сам. В этом смысле, как легко заметить, Ленин полностью выпадает из череды российских преемников, для которых личная преданность всегда была главным качеством в помощнике.
В репрессиях против своих соратников Ленин не замечен. Чтобы добиться нужного решения, вождю хватало аргументов. Ленин был остр на слово, так что ругани в его полемических работах можно найти предостаточно, но все это не личностные, а идеологические оценки. Сегодня он называл Троцкого Иудушкой, Каменева и Зиновьева предателями, Луначарского за богостроительство ругал святошей, а завтра, "перевоспитав их", снова считал ближайшими помощниками, доверяя самые ответственные посты.
Сталин не забывал старых разногласий — Ленин сошелся бы и с ненавистным ему Каутским, если бы тот вдруг встал на ленинскую позицию и это было нужно для Дела. Примером тому Троцкий, с которым Ильич так упорно воевал в дореволюционный период.
Загадочный Февраль 1917 года с его невнятным буржуазно-советским характером да еще и короткой жизнью просто снял старое противоречие — спор об этапах. Когда Ленин и Троцкий добрались до дома, им не о чем было спорить. Как блестяще заметил кто-то из аналитиков, "Февраль просто съел их противоречия". Вот они и взялись дружно делать социалистическую и мировую революцию. В важнейший исторический период "измы" ленинизма и троцкизма сошлись с точностью стыковочных механизмов космических аппаратов.
В этот момент Троцкий твердо поддерживает Ленина, отвергая вслед за ним любые аргументы колеблющихся. Отвечая критикам Троцкого, Ленин заявлял:
Троцкий давно сказал, что объединение [с соглашателями] невозможно. Троцкий это понял, и с тех пор не было лучше большевика.
В ленинском мифе человечный вождь противопоставлен бесчеловечному (Сталину). Во времена кратковременной хрущевской оттепели сотворить что-либо большее было нереально.
Однажды Шагинян, чтобы окончательно сделать из Ильича всеобщего и доброго знакомого, проехала половину Франции в поисках ленинского автографа в одном из провинциальных ресторанчиков: "Спасибо за вкусную омлетку".
Сталину с мифотворцами повезло куда меньше. Они высекали из мраморной глыбы изваяние божества, на которое потом дрожащей рукой (идол не дремал и всегда мог разгневаться) наносили некое подобие живых черт. Мрамор, однако, холоден, а под ударами разочарованной толпы хрупок.