— Мы знакомы?
— Да, знакомы.
— Я думал, меня встретит Рейкл.
— Рейкл не смог. Вместо него прилетел я. Вы же не против?
— Конечно нет…
Самообладание изменило Энтони Теобальду. От него волнами исходил страх, и мужчина в скафандре это чувствовал. Помимо страха, Энтони Теобальд испускал подозрительность и упрямое нежелание понять, что план спасения не так безукоризненно надежен, как думалось, когда залезал в невиконт.
— Раскин-Сарторий действительно уничтожен?
— Уничтожен. Ультра постарались на славу. Вы вовремя смотали удочки.
— А где остальные? Что с ними стало?
— Вряд ли в «пузыре» уцелела хоть одна цепочка человеческого ДНК. Дельфин… — Мужчина осекся, не справившись с эмоциями.
— Что с моей бедной дочерью?
— Энтони Теобальд, вы же помните условия договора. Спастись могли вы один.
— Я хочу знать ваше имя. Раз вы не от Рейкла, то как выяснили, где искать невиконт?
— Рейкл сказал, вот как. На допросе.
— Кто вы?
— Энтони Теобальд, важно не это, а мерзость, которую вы укрывали на вашем маленьком семейном анклаве.
— Я ничего не укрывал и понятия не имею, о чем речь.
Мужчина в скафандре снял с пояса небольшой предмет и взвесил на ладони, словно лом или дубинку.
— Пора представить вас моему приятелю.
— Вы неправильно поняли. Под землей у нас просто…
Мужчина легонько махнул предметом — что-то выскочило, удлинившись до самого пола. Нечто тонкое ловило свет лишь периодически, а по полу шуршало без внешнего воздействия, словно в поиске. Когда мужчина выпустил из ладони черный цилиндр, крученый хвост затвердел, удержав его на месте. Рукоять поворачивалась, словно голова, и Энтони Теобальд заслонился от яркого луча, который двигался туда-сюда, царапая ему глаза.
Устройство нацелилось на Энтони Теобальда, что подтверждалось чуть заметным кивком мужчины в черном.
— Уберите эту штуковину!
— Знакомьтесь, хлыст-ищейка модели «В», — проговорил мужчина в черном. — У этой модели несколько новых функций, например — режим допроса. Хотите, испробуем?
Хлыст-ищейка пополз к Энтони Теобальду.
Дрейфус уединился в своем отсеке и заварил чай, сосредоточившись на этом нехитром занятии. Закончив, он устроился у низкого черного столика и стал ждать, когда остынет горячий рыжеватый напиток. Комнату наполнил негромкий звон китайских колокольчиков — вроде бы беспорядочный, но при желании можно расслышать мелодию. Обычно колокольчики Тому нравились, но сегодня он жестом убавил громкость почти до нуля. Дрейфус пригубил чай — нет, еще слишком горячо.
Он повернулся к стене, оклеенной белой рисовой бумагой, и махнул рукой — получился привычный созидательный жест, тысячей повторов доведенный до автоматизма. Сперва на стене появились яркие цветовые пятна, потом они превратились в мозаику из десятков лиц, расположенных по определенной схеме — крупные в центре, мелкие по краям. Мозаика состояла из фотопортретов одной женщины, сделанных в разное время. Ее лицо изменилось почти до неузнаваемости. Порой женщина смотрела прямо в объектив, порой смотрела искоса, порой вообще не знала, что ее снимают. Высокие скулы, неправильный прикус, светло-карие глаза с золотыми крапинками. Брюнетка, она любила носить упругие кудри. Еще она любила улыбаться. Женщина улыбалась на большинстве фотографий, даже на сделанных тайком от нее. Да, улыбалась она часто.
Дрейфус смотрел на фотографии, словно в них скрывалась загадка, которую он хотел разгадать.
Чего-то не хватало. Внутренним взором Том видел, как женщина с фотографий стоит коленями на свежевспаханной земле. Она держит в руках цветы и поворачивается к нему. Образ яркий, только сосредоточиться на конкретном элементе не получалось — все плыло. Откуда-то нахлынуло воспоминание, но ни с одним из фотопортретов оно не соотносилось.
Дрейфус размышлял об этом уже почти одиннадцать лет.
Чай подостыл. Том потягивал его медленно, разглядывая портретную мозаику. Внезапно правый верхний угол композиции показался вопиюще несбалансированным, хотя на протяжении нескольких месяцев вполне устраивал Дрейфуса. Он поправил портреты — стена повиновалась каждому его жесту. Мозаика стала лучше, но Том знал, что это опять на время. Пока не отыщет пропавший элемент, гармонии не добьется.
Дрейфус вспомнил случившееся. И оттого, что Том сжился с этим воспоминанием, оно не стало менее ужасным.